Между тем они схватили в толпе и в поношению архиепископу повесили на городских воротах одного человека, скорее давая выход своей ярости, охватившей этих опрометчивых людей, нежели за какое-то достойное казни преступление, которое они могли бы ему предъявить. Они также сбросили с вершины стены какую-то женщину, и та погибла, сломав себе шею; ее обвинили в том, что она якобы своим чародейством свела с ума многих людей. Но за это преступление им пришлось заплатить в более подходящее время, и находясь в более здравом рассудке. Они собирались также убить всех монахов из [монастыря] св. Панталеона за то, что они, после того как архиепископ изгнал прежних монахов, ввели здесь новый и необычный вид монашеской жизни, [и сделали бы это], если бы Бог, помогая своим рабам, не сократил дни их безумства787. Кроме того, они приказали деятельным юношам с величайшей поспешностью идти к королю и, сообщив ему обо всем, что произошло, просить его прийти как можно быстрее и занять опустевший после изгнания архиепископа город. Спасение города и его собственная величайшая выгода зависят от того, чтобы он попытался упредить архиепископа, замыслившего большое дело, дабы отомстить за нанесенную ему обиду. В таких волнениях они провели целых три дня788.
После того как по провинциям распространился слух и в народе стало известно, что кельнцы с бранью и оскорблениями изгнали из города архиепископа, весь народ ужаснулся необычности этого дела, тяжести преступления, зрелищу человеческих дел, тому, что муж стольких во Христе добродетелей мог на глазах у Бога претерпеть подобное кощунство. У всех на устах были его великая щедрость по отношению к бедным, глубокое благочестие в духовных делах, большая умеренность в светских, рьяное усердие в исправлении законов, непреклонная строгость в наказании преступников, и воспоминание обо всем этом снискало ему немалую популярность в народе. Все кричали, что оскорбление величия епископского имени является скорее оскорблением их всех, и они лучше умрут, чем потерпят, чтобы столь гнусное преступление их времени осталось безнаказанным. Итак, они призвали к оружию всех в окрестностях четырех или пяти миль. Много тысяч людей сбежалось быстрее слова, и никто из тех, кто мог носить оружие, не отказался от участия в столь благочестивом воинстве; собравшись воедино, они просили архиепископа и, поскольку он медлил, силой побуждали его как можно скорее двинуться для освобождения города; они будут сражаться за него, и, если потребует необходимость, они — овцы за своего пастыря, сыновья за отца — охотно примут смерть. Если при его прибытии кельнцы не поспешат его встретить и дать достаточное по его мнению удовлетворение за обиду, то они или сожгут город вместе с его жителями, или, разрушив стену, восстановят его на епископской кафедре над горами трупов.
Так архиепископ в окружении большого войска подошел к городу на четвертый день после своего ухода789. Когда кельнцы узнали об этом и поняли, что ни на стенах, ни в поле они не смогут выдержать натиск столь огромного и столь озлобленного войска, только тогда начала проходить их ярость и наступило протрезвление. Пораженные сильным страхом они отправили навстречу [архиепископу] послов с просьбой о мире, признавая себя виновными и готовые понести любое наказание, какое прикажут, лишь бы им сохранили жизнь. Архиепископ ответил, что если они искренне раскаиваются, то он не откажет им в прощении. Тогда, отслужив торжественную мессу в храме св. Георгия, он посредством епископского отлучения призвал туда для дачи удовлетворения всех тех, которые изгнали владыку с его собственного престола, осквернили церковь убийством, как враги атаковали храм св. Петра и с варварской дерзостью нарушали прочие церковные законы. Все они босиком, в шерстяных одеждах на голом теле тут же двинулись туда, с большим трудом добившись благоволения людей, которые были вокруг епископа, и их позволения безопасно это сделать. Ибо те сильно негодовали на него за то, что в то время, как он желает снискать себе популярность, проявляя чрезмерную милость, он самой безнаказанностью за преступление вдохновляет дурных людей на совершение еще более нечестивых поступков.