— Чем вы занимаетесь?
— То есть, где работаю? Или кто я по профессии?
— Догадываюсь, работаете вы здесь.
— Да, — промямлил Говард. — Здесь, на водопроводной станции.
— Ну и… чем занимаетесь?
Говард нахмурился. Ясное дело, нельзя ответить «клапанами» — она прогонит его прочь. Но уж лучше пусть прогонит, чем ляпнет глупость о велосипедах, ведь он не мог бы жениться на женщине, которой нет дела до его работы. Жениться? Он подумал «жениться»? Но если не говорить про «клапаны», придется выдумать какую-нибудь другую работу, а если завяжется дружба, то ложь непременно выплывет наружу. А врать своей любимой и единственной — последнее дело. Любимой и единственной? Размечтался!
Девушка замерла с кистью в руке: нерешительность Говарда ее позабавила.
— Не знаете, кем работаете?
— Знаю, конечно. — Говард сглотнул. — Я инженер, занимаюсь клапанами.
— Хм, — отвечала девушка, — не знаю, что и сказать на это!
У Говарда упало сердце. Надо было соврать, хотя бы сейчас, а когда они подружатся — сказать правду. В порыве отчаяния он решил вернуться домой, в убогую комнатенку, которую снимал вдвоем с гребцом из спортивной команды. Гребец! Что ему стоило назваться гребцом? Говард ослабил галстук и собрался уходить, но не смог удержаться от прощального взгляда на девушку.
Изящными, тонкими пальцами она выдавливала на палитру жженую умбру. Счистила ножиком с холста лишнюю краску и вытерла о рубашку. Поправила непослушную черную прядь и нечаянно испачкала ее. «Какая красавица! — подумал Говард. — И какой случай упущен! А все из-за клапанов, пропади они пропадом!»
— Ну, — Говард кивнул, смирившись с неудачей, — до свидания!
Девушка подняла на него изумленный взгляд:
— Куда вы? Я ведь еще не закончила! Вы теперь часть картины!
Но радости Говарду это почти не прибавило.
— Расскажите же мне о клапанах! Не верю, что они совсем уж нудные.
— Все-таки нудные, — проговорил Говард.
— Не верю. — Девушка лукаво улыбнулась и перевела взгляд на холст. — Потому что на зануду вы не похожи.
— На зануду?
Девушка призадумалась.
— Ну, вроде спортсмена, помешанного на рекордах, — игрока в регби или гребца.
«Датч Ойл»
— «Датч Ойл» ищет молодые таланты! — вещал Гордон Снифтер. — Незаурядных людей! Вроде вас, Говард Ламент!
Какой юноша не мечтает услышать, что старой замшелой корпорации нужны его молодой задор и пыл? Тем более если он с детства привык к эмблеме на рекламных щитах у дороги — бело-зеленой ветряной мельнице: «Мама, смотри, ветродуй!» Гордон Снифтер приехал в Ладлоу издалека, чтобы пригласить Говарда на работу. Долгая беседа, несколько бокалов вина, подпись над пунктирной линией — и Гордон Снифтер двинулся дальше, только его и видели. А Говард и его небольшое семейство отправились в Персидский залив, на остров Бахрейн, на нефтеперегонный завод «Датч Ойл», где Говард покажет, на что способен, — усовершенствует оборудование на нефтяных вышках, что выкачивают из песка миллионы тонн густой черной жидкости.
Предложение Снифтера укрепило веру Джулии в призвание Говарда; да и какая жена откажется последовать за мужем в далекую страну и постигать новую культуру? К тому же, пока сынишку так легко перевозить с места на место, самое время для переезда. Что до живописи, то после неудачи на водопроводной станции Джулия решила черпать вдохновение на новых землях. С Гогеном перемена мест сотворила чудо!
Роза ответила гневным посланием:
Персидский залив? Осторожней с арабами! Вспомните, они захватили Испанию! А турки — им родня, разве можно забыть, что они сделали с греками?
Вы уж простите, но ноги моей не будет к востоку от Средиземного моря. Туалеты там мерзопакостные! Как же я к вам приеду? И сдается мне, дорогуша, что ты нарочно прячешь от меня внука!
— Значит, она к нам не едет из-за туалетов? — спросил Говард.
— Не из-за туалетов, а из-за собственных предрассудков, — заявила Джулия.
Джулия гордилась, что она, в отличие от матери, человек без предрассудков, и, въехав в новую квартиру, расстроилась: мечтала стать одинокой чужеземкой на Востоке, а очутилась среди своих же бледнолицых собратьев. И поселились они не в арабском квартале среди лабиринта узких улочек, а в современном районе, бок о бок с выходцами из Манчестера и Бирмингема.
— Чем плохо родиться в Манчестере или Бирмингеме? — недоумевал Говард.