— Правда? — спросил он наутро с рассеянной улыбкой. — Ты точно беременна, Мэри?
— Да черт подери, Уолтер, — отвечала она, — меня третий день с утра тошнит!
При всей мрачности и излишней серьезности Уолтера Мэри любила его за искренность и ум. Он не умел хитрить и не выставлял ее дурочкой, не то что другие. Кроткий, привязчивый, с грустными глазами, Уолтер был надежен, как материк — тоже двигался на дюйм в год.
Лишь случайная беременность могла натолкнуть Уолтера на мысль о предложении, зато он сделал все правильно, как мечтала Мэри, даже кольцо с сапфиром ей подарил. Но вскоре набежала туча, что всюду следовала за Мэри и омрачала ей жизнь. Когда у Мэри случился выкидыш, она рыдала от горя; хотелось кидаться с кулаками на стены, до того жестоко обошлась с ней жизнь. Ей нужно было, чтобы ее ласкали, баюкали, как маленькую, но Уолтер лишь качал головой и выщипывал из карманов подкладку.
— Черт подери, Уолтер, — кипятилась Мэри, — иногда мне кажется, что ты меня совсем не любишь!
Но Уолтер посмотрел на нее такими скорбными глазами, что Мэри рассвирепела, дала ему пощечину. Как смеет он страдать вместо нее?
— Раз, два, три, раз, два, три, — тихонько считал Уолтер, не сводя глаз с секундной стрелки часов.
— Это был мой малыш! — вопила Мэри.
— Раз, два, три, раз, два, три, — бормотал Уолтер. — И мой тоже, раз, два, три, и мой тоже.
Но Мэри не слышала. Уолтер считал, чтобы справиться с горем, — другого способа он просто не знал. И вот однажды утром Мэри проснулась, а он исчез — оказался-таки способен на решительный шаг.
Уолтер смахнул голубые лепестки джакаранды с крыши своего черного «вольво» и сел за руль. Рядом на лужайке садовник подстригал ствол финиковой пальмы. Посидев за рулем, Уолтер слегка кивнул ему. Здесь, в тихом белом квартале Лусаки, может показаться странным, если человек в жару сидит в душной машине и считает на пальцах.
Уолтер подсчитал, сколько прошло времени — недель, дней, часов, — с тех пор как они спали вместе. Цифры не лгут: они с Мэри вполне могли зачать ребенка, но родился он, судя по всему, раньше срока.
От Лусаки до Солсбери четыреста двадцать миль. Если ехать без остановок, можно добраться за семь часов. Надо только решиться.
Грудь у Мэри наливалась каждый раз, когда приносили малютку Джеки. Стоило ей услыхать его писк, из сосков начинало сочиться молоко, а когда малыш оказывался у нее на коленях, на сорочке расплывались два больших пятна.
— Я сама, — сказала она медсестре, принесшей ребенка.
Сестра поспешила прочь, подошвы туфель поскрипывали на линолеуме, Мэри проводила ее надменным взглядом.
— Ах ты, постреленок! Мама не могла тебя дождаться. Разбухла, как два воздушных шарика! Мама сейчас лопнет!
Весь день она думала о малыше. Видно, с этим ребенком ее свела судьба. Малыш, которого она родила, предназначен кому-то еще, а крошка Джеки — ей. Наверное, матери Джеки больше подойдет существо в инкубаторе.
— Джеки, хочешь, давай убежим? — шепнула Мэри. — Мне кажется, мы созданы друг для друга. А ты как думаешь?
Когда через несколько минут зашел доктор Андерберг, Мэри улыбалась.
— Ну и дела! — воскликнул доктор. — Мэри, вы вся светитесь!
Мэри хихикнула.
— Да бросьте!
— Вас просто не узнать!
— Этот малыш — лучшее лекарство, — просияла Мэри.
Доктор вдруг посерьезнел.
— Да… К счастью, завтра, когда он поедет домой, вы уже будете нянчить своего сынишку.
— Завтра? — переспросила Мэри.
— Да, — подтвердил доктор Андерберг. — Его маму пора выписывать.
После минутного замешательства Мэри испуганно улыбнулась и попросила:
— Можно мне ее поблагодарить? Можно? Так хочется сказать ей спасибо!
— Сказать спасибо? — осторожно повторил доктор. — Просьба весьма необычная, но почему бы и нет?
— Какая палата? — спросила Мэри. — Я сама зайду.
Джулия подняла голову. Коренастая женщина семенила к ней по палате, шажок за шажком. Растрепанные, мышиного цвета волосы, стыдливый румянец на щеках, глупая улыбка.
— Я пришла проведать маму малыша. — Мэри неловко хохотнула.
— Как ваш сынишка? — спросила Джулия.
— Хорошо. — Мэри чуть скривилась. — Но крошка Джеки — просто прелесть! Я так его люблю!