И вспучить тыкву, и напыжить шейки
Лесных орехов, и как можно доле
Растить последние цветы для пчел,
Чтоб думали, что час их не прошел
И ломится в их клейкие ячейки.
12 Кто не видал тебя в воротах риг?
Забравшись на задворки экономии,
На сквозняке, раскинув воротник,
Ты, сидя, отдыхаешь на соломе;
Или, лицом упавши наперед
И бросив серп средь маков недожатых,
На полосе храпишь, подобно жнице;
Иль со снопом одоньев от богатых,
Подняв охапку, переходишь брод;
Или тисков подвертываешь гнет
И смотришь, как из яблок сидр сочится.
23 Где песни дней весенних, где они?
Не вспоминай, твои ничуть не хуже,
Когда зарею облака в тени
И пламенеет жнивий полукружье,
Звеня, роятся мошки у прудов,
Вытягиваясь в воздухе бессонном
То веретенами, то вереницей;
Как вдруг заблеют овцы по загонам;
Засвиристит кузнечик; из садов
Ударит крупной трелью реполов;
И ласточка с чириканьем промчится.
Перевод Марины Новиковой:
ОСЕНЬ
I
Туманная и тучная пора,
Ты другу-солнцу пособить готова:
Нанижешь виноградинки с утра
На кисти возле крыши камышовой;
У яблонь ветки перегнешь в саду;
Нальешь румяным соком всякий овощ;
Брюшко ореху выпятишь; арбуз
Отяжелишь; и сотый раз в году
Велишь лугам цвести, пчеле на помощь,
И, словно лету края нет, наполнишь
Вощаных келий сладкий, клейкий груз.
II
12 В каком ты не встречаешься углу?
То в житнице хлопочешь, то в сарае
Сидишь простоволосой на полу,
Под веялкою теплой отдыхая;
Нескошенную бросишь полосу
И спишь средь маков (а серпу их жалко:
Дурманных, буйных, - резать тяжело);
Дожинок ли пшеничный на весу.
Несешь, не пошатнувшись, через балку;
Прилежно ли качаешь выжималку,
Пока из яблок сусло не стекло.
III
23 Где песни мая? Но для сентября
Ты песен тоже припасла немало:
Подернет ли померкшая заря
Пустую ниву мглою бледно-алой,
Поют заупокойно комары
На речке - у воды ли, по ракитам,
Куда их ветер слабнущий влечет;
Ягнята блеют, стекшись во дворы;
Звенят цикады; с трепетом и взрыдом
Ольшанка свищет в огороде взрытом,
И ласточки щебечут на отлет.
ОДА МЕЛАНХОЛИИ
ODE ON MELANCHOLY
Написана, вероятно, в мае 1819 г. Первоначально оду открывала строфа, исполненная гротескно-мрачной образности, исключенная Китсом при публикации. В оде ощущается влияние трактата Роберта Бертона "Анатомия Меланхолии" (1621), послужившего источником мног их разработок темы в английской поэзии (например, "Il Penseroso" Мильтона).
Русские переводы - О. Чухонцев (1972), И. Лихачев (1973), Я. Бергер (1974), Е. Витковский (1975), Г. Кружков (1979).
Перевод Марины Новиковой:
МЕЛАНХОЛИЯ
I
Нет, не бросайся в Лету, не цеди
Багряных ягод волчьих пьяный яд;
И лба о белену не холоди
О Прозерпины мертвенный гранат;
На четки не вяжи могильный тис,
Тоскующей души не выпускай
Из тела, словно бабочку и моль,
Отчаянью с сычами не молись;
Не то сомкнется сумрак невзначай
И усыпит недремлющую боль.
II
11 Пускай же Меланхолии прилив
Дождем нахлынет из плакучих туч,
Потупленные травы распрямив
И дымкой затуманив зелень круч;
Пей эту грусть, как утро среди роз,
Как радугой играющий прибой,
Тюльпанов шелковистые моря;
Прелестная пускай себе до слез
Рассердится, - ей пальчики накрой.
Пируй глазами, слов не говоря.
III
21 У Красоты, которая умрет;
У Радости, которой нас пора
Обнять - ив путь; у Близости, чей мед
Сосущих пчел отравит, - есть сестра;
И в храме Упоенья самого
Есть властной Меланхолии придел,
Открыт тому, кто сахар и янтарь
Из гроздьев Счастья выдавить успел;
Он скорби той узнает торжество
И к ней падет на пасмурный алтарь.
ГИПЕРИОН. ФРАГМЕНТ
HYPERION. A FRAGMENT
Поэма писалась в основном с конца сентября по ноябрь 1818 г. После нескольких попыток возвращения к поэме Китс оставил ее незавершенной в апреле 1819 г. Второй вариант под названием "Падение Гипериона", также оставшийся неоконченным, относится к июлю-сентябрю 1819 г. (см. письмо Китса Дж. Г. Рейнолдсу 21 сентября 1819 г. - с. 268). Замысел "Гипериона" волновал Китса еще до выхода в свет его первой большой поэмы "Эндимион" (см. письмо Б. Р. Хейдону 23 января 1818 г. - с. 212). В сложной мифологической форме поэма воплощает представления Китса о непрестанном столкновении противоборствующих сил мироздания как движущей силе прогресса. Чисто романтическая концепция торжества красоты как истинной сущности всех явлений позволяет Китсу дать особую интерпретацию традиционного мифа о свержении титанов олимпийскими богами под предводительством Юпитера (Зевса).
Речь Океана (II. 172-242) отражает убеждение Китса в неотвратимости прогресса - как исторического, долженствующего привести человечество к гармонии и счастью, так и поступательного развития отдельной личности, постоянно расширяющего границы индивидуального опыта: ср. письма Китса Дж. Г. Рейнолдсу 3 мая 1818 г. (с. 227-229) и Джорджу и Джорджиане Китсам 17-27 сентября 1819 г. (с. 268-272). Кульминацией поэмы является превращение Аполлона в бога солнца, музыки и поэзии. В образном строе и стилистике поэмы, знаменующей полную творческую зрелость Китса, критики усматривают влияние Данте, Шекспира и особенно "Потерянного рая" Мильтона.
Перевод Татьяны Гнедич (1973):
ИЗ "ГИПЕРИОНА"
В тенистой грусти влажного оврага,
Вдали от свежей радости рассвета,
От зноя дня и от звезды вечерней
Сидел седой Сатурн, угрюм как камень,
5 Недвижен, как большая тишина.
Необоримый бор, над ним нависший,
Как полог тучных туч, не шевелился.
Так в летний день спокойный знойный воздух
Не трогает семян пушистых трав
10 И мертвых листьев, на земле лежащих.
Поток стремился мертвенно, безмолвно,
Как будто и на нем лежала тенью
Низринутость божеств. На берегу
Наяда в чаще камыша молчала,
15 Холодный палец приложив к губам.
По берегу огромные следы
Вели туда, где ноги исполина
Стояли в дреме. На песке холодном
Его большая правая рука,
20 Безжизненная, старая, пустая,
Лежала праздно. Тусклые глаза,
Бессильные, не видели вселенной.
А голова, клонившаяся долу,
Казалось бы, прислушивалась чутко
25 К дыханью древней матери Земли
И будто ожидала утешенья.
Казалось, никакая сила в мире
Его уже не в силах разбудить.
Но вдруг рука, участливо родная,
30 К его плечам широким прикоснулась,
И глянула в лицо ему сама
Богиня новорожденного мира.
Пред нею статность гордой амазонки
Казалась бы пигмейской красотою,
35 Она могла бы ухватить за кудри
Ахилла - и пригнуть его к земле.
Могла бы Иксиона колесо,
Сверкающее пламенным круженьем,
Прикосновеньем пальца задержать.
40 Ее лицо, большое, как у сфинкса
Мемфийского, стоящего в Египте,
Где мудрецы искали тайных знаний,
Не мраморной сияло красотою,
А красотой глубокого страданья,
45 Которое превыше красоты.
Составил С. Сухарев