Как официально звучит – друг юности, прямо как в старых фильмах. На самом деле все проще. Мама с Ольгой Павловной, а в детстве я звала ее тетей Олей, дружили еще со школьной скамьи (вот не понимаю, при чем тут скамья, когда в школе вовсе даже парты). И, соответственно, мы со Славиком тоже общались.
То есть общались-то мы втроем – я, он и Анька. Но Анька старше нас на пять лет, поэтому все время выделывалась и фыркала. Поэтому мы со Славиком подписали соглашение, в котором обязались дружить до гроба против Аньки. Она ужасно была вредная.
Анька – это моя старшая сестра, точнее единоутробная, у нас разные отцы. Моя мама два раза была замужем, но все, по ее собственному выражению, неудачно. Сейчас сестра живет отдельно с мужем, и скажу сразу, мне без нее гораздо легче. Все было бы прекрасно, если бы мама… но об этом после.
Итак, я перехватила неудобный пакет, поискала в сумке ключи, и тут мама сама открыла дверь, очевидно, высмотрела меня в окно.
– Тебя только за смертью посылать! – сердито сказала она. – Жду-жду, уже все сроки прошли. Где тебя носит?
– Пробки, – вздохнула я, – весь город стоит. Народу в транспорте ужас сколько, так меня затолкали…
– Не жалуйся! – строго сказала мама. – Женщина, которая с самых первых слов начинает жаловаться, никогда ничего не достигнет в личной жизни.
Забыла сказать, что мама моя – женщина увлекающаяся. То есть сама себя она таковой не считает, она думает, что она волевая, целеустремленная и решительная. Так вот, мама озабочена моим одиночеством. Как это так, говорит она, тебе почти тридцать лет, а у тебя никого нет… Да я в твои годы уже Аню родила.
Но поскольку у нее все же хватает ума не доверять интернету, то она пытается искать по знакомым. Слава богу, мама очень разборчива, так что никого подходящего не подворачивается, в противном случае я уж и не знаю что делала бы.
Знакомых у мамы, конечно, много, хоть она оставила работу и теперь на пенсии. Но до нее все же дошло, что методы, которые были актуальны в девятнадцатом веке, спустя два столетия не работают.
Ну, во-первых, я была против хождения в гости к полузнакомым людям, а также против походов в театр и на концерты. Не то чтобы я не люблю театр, но как-то это все…
Ну и, конечно, те мужчины, с которыми меня пытались знакомить… Мама называла их молодыми людьми, хотя далеко не все они были молодыми, одному, к примеру, было уже прилично за сорок. Этого пыталась пристроить его сестра, к которой он явился жить после развода со второй женой.
Так вот, относительно нормальные мужчины, естественно, тоже были против, а те, кто соглашался, оказывались уж такими откровенными козлами, что и не описать. Несмотря на мое активное и упорное сопротивление, маме иногда удавалось меня затащить на такие, с позволения сказать, свидания не мытьем, так катаньем. Как вы понимаете, ничего из этого не вышло.
Мама, однако, не смогла реально взглянуть на вещи, то есть признать, что ничего она не добьется, и оставить дочь в покое. Нет, она решила, что дело во мне, и принялась меня воспитывать с новой силой.
Энергии у нее было хоть отбавляй, так что спастись от нее можно было только на работе. Там тоже все было непросто, но об этом после.
– Принесла? – осведомилась мама, принимая у меня из рук тяжелый пакет. – Ту самую вазу, о которой я говорила? Ничего не перепутала, как всегда?
– Сама посмотри! – Я наклонилась расшнуровать ботинки, и хорошо, что мама не видела моего лица.
Эта ваза уже мне осточертела.
Мама вбила себе в голову, что мы должны подарить ее подруге что-то оригинальное. И приглядела в одной галерее стеклянную вазу авторской ручной работы. То, что это именно ваза, она поняла только из многословных пояснений сотрудницы галереи. На самом деле это было что-то перекрученное, переливающееся и жутко тяжелое. И вот этакую красоту я тащила через полгорода на общественном транспорте, чуть руки не вывернула.
Мама отнесла пакет на кухню и поставила на стол. Я потащилась за ней. Глядя, как она вынимает из пакета вазу, я забеспокоилась.
Дело в том, что вазу в галерее завернули в плотную коричневую бумагу и проложили внутри чем-то мягким. А то, что находилось в руках у мамы, было завернуто в газеты. Много газет, и все старые, выцветшие и кое-где даже рваные.
Душу кольнуло нехорошее предчувствие, но было уже поздно, потому что мама живо размотала газеты и ахнула.
И было отчего, поскольку вместо стеклянной вазы (авторская работа, непомерные деньги) на столе лежало что-то вроде помятого кувшина с длинным носиком. Кувшин (если это, конечно, был кувшин) был темный, грязный и, насколько я могу судить, вовсе не стеклянный, а из непонятного позеленевшего металла.