Сохранявших благодушие Господь удостаивал кончины в самый радостный праздник. Монах Александр († 1869), сказано в Патерике, «пошёл в открытые райские двери в первый день св. Пасхи, когда после утрени началось христосование (315). Также монах Николай († 1870) просил Бога умереть на Пасху, и на третий день Пасхи умер (316).
Видя блаженную кончину глинских подвижников, многие и называли, и считали их святыми.
Так, когда праведная душа монаха Евгения († l894) «тихо отлетела в небеса», свидетели последней минуты «не усумнились назвать его святым человеком» (416).
Самые добрые чувства вызывало видение спокойной и даже радостной встречи старца Архиппа († l896) со смертью. «Только тот, кто в юности своей приобрёл веру в Бога, сердцем полюбил христианские добродетели, паче же всего усвоил страх Божий, а в возрасте мужества подвигами благочестия воплотил их в своей жизни, только тот мог так... безбоязненно ожидать своего перехода в вечность» (479).
Поистине христианская кончина есть лучшее свидетельство христианской жизни! Поэтому Патерик и отвечает: «Высота духовной жизни отца Иоасафа († 1960. — К. С.) открылась в самой его кончине» (632). Смиренный инок просил Божию Матерь, чтобы Она забрала его к Себе до закрытия обители — так и произошло (632). Ту же просьбу услышала Царица Небесная и от старца Евстратия († l961) — скончался он, можно сказать, накануне закрытия Глинской пустыни, и был похоронен на братском кладбище (645).
Сам обряд погребения праведников имел характер торжества жизни над смертью...
О похоронах старца Архиппа († 1896) Патерик говорит: «У всех был точно праздник: радость, а не печаль была в сердцах всех братий, — верилось, что душа почившего избавлена от испытания на воздушных мытарствах и прямо перешла в небесные обители». В этом уверяли и высокая жизнь подвижника и его блаженная кончина (480). Также и во время погребения послушника Андрея († l896), юнейшего из братии (скончался на девятнадцатом году жизни), «чувствовали не страх и трепет, а какую-то радость. Несли покойника к могиле как живого, призванного к Царю для получения великой награды, которая, по неложному слову Священного Писания, обещана всем любящим Господа». Настоятель обители, взглянув на его лицо, воскликнул: «Он теперь ещё прекраснее прежнего» (524).
«Вечную память» — провозглашает Святая Церковь в самом конце земного пути всякого православного христианина. И хорошо, если почивший оставляет по себе добрую память, память добрых дел. Именно они продолжают жить здесь, на земле; они идут с человеком и в бессмертие, где нет уже ни болезней, ни печалей, ни воздыханий. Эту мысль Святая Церковь «ясно выражает в погребальных своих молитвах и песнопениях, которые перед духовным взором верующего как бы открывают двери загробного мира, куда провожаем душу «усопшего» или уснувшего, чтобы за гранью видимого, она, освободившись от тяжести бренного тела, могла насладиться вечным покоем обещанного Царства Небесного» (426).
«Духовные мои братие и спостницы, не забудите мене, егда молитеся; но зряще мой гроб (могилу), поминайте мою любовь и молите Христа, да учинит дух мой с праведными», — взывает Святая Церковь от имени почившего (482). Внимая этому призыву и зная чистоту жизни и святость КОНЧИНЫ ГЛИНСКИХ подвижников, продолжатели их святого дела молятся за них и одновременно просят и их ходатайства на Небе с несомненной верой, что их предстательство есть, что оно сильно, действенно. О старце Иннокентии († 1888) читаем: «Погребенный телом, он жив бессмертной душой и многим являлся во сне, утешал скорбящих, исцелял болящих и давал наставления. Видевшие его действительно переставали скорбеть, болезни недугуюших проходили, и исполнившие его советы имели в делах своих успех» (234).
Наконец, Патерик, в плане размышлений о христианской кончине, учит и взывает: «Память смертная и страх будущего Суда» как огонь поядают нечистоту сердца и готовят «к принятию благодатных даров» (618).
«Нужно думать и помнить каждую минуту о смерти. Как ложишься спать, думай: «Легли многие и не встали; заснул — и на вечность» (672).
«Помни смертный час: ах, умереть надо, а смерть грешников люта!» (460).
Борьба с помыслами, искушениями, грехом и врагом спасения
Если человек увлечен мирской суетой до забвения о духовных предметах, то, хотя он и слышит или читает слово Божие, но не может вместить его (в таком случае сердце его бывает подобно наполненному сосуду, который, пока не освободится от того, что содержит в себе, не может вместить ничего нового), а поэтому и остается без плода.