– Ой, нет, тебе же две косы надо? Ты так привык?
– Нет, лучше просто хвост! – Он подал ей свою тесемку. – Все равно у меня одна коса вечно распускается, морока одна!
Он встал и стал застегивать пояс. У Ингиторы мелькнуло какое-то смутное, далекое воспоминание – что-то она слышала о чьей-то косе, которая сама все время распускается… Но вот куда девать несколько ее рыжих и его черных волос, застрявших в зубьях гребня, чтобы их, чего доброго, не подобрала ведьма – это было важнее. Аск взял у нее из пальцев скатанный комочек и сунул к себе в кошель на поясе. Слава асам, запрет разбрасывать свои волосы где попало во Фьялленланде тоже известен. Ингитора успокоилась, и смутное воспоминание ускользнуло, так и не прояснившись.
Чем дальше на юго-восток они забирались, тем менее обжитыми становились места, и за весь третий день им ни разу не попалось ни поля с ячменем или овсом, ни луга с коровьими лепешками, ни сенного стога, ни дворика или усадебки, ни даже пня, обрубленного топором. С одной стороны, Ингиторе было спокойнее знать, что едва ли их увидит кто-то, а с другой – волнами накатывалась робость при мысли, что на целые переходы вокруг нет людей, кроме них. Но и это же давало ощущение неведомой ранее свободы, от которой делалось жутко и весело.
В этот день они набрели на выход железной руды: отчетливо видная неровная черновато-рыжая полоса тянулась прямо по обрыву скалы. Аск прилип к нему, как муха к меду, и долго ползал по обрыву: это была та самая, знаменитая «кровь великанов», которая встречается только на Квиттинге и больше нигде.
– Да было бы у меня во Фьялленланде такое хоть одно, я бы весь мир завоевал! – бормотал Аск что-то вроде этого, простукивая скалу, ковыряя ножом в пластах и перебирая черноватые, в рыжей пыли, кристаллики породы. А потом вытирая руки о подол крашеной рубахи с небрежностью очень богатого человека.
Тронувшись наконец дальше, они заговорили о ковке булатной стали, которой снова занялись квитты в последние десятилетия: Ингитора видела в Эльвенэсе несколько мечей с булатным узором на клинке, а Аск примерно знал, как они это делают. После всех событий вечера, ночи и утра Аск уже не казался ей чужим и она чувствовала себя с ним гораздо свободнее и приятнее. Увлекшись, дальше они говорили без перерыва: о ценах на оружие в Эльвенэсе, Винденэсе, Фьялленланде, Островном проливе, Ветроборе и других местах, потом о меновой стоимости соболей, стеклянных бус, серебра и золота, о придайнитских кингах, о восточных дирхемах, которые имеют удобный вес в одну девятую эйрира, но из-за своих красивых и причудливых узоров больше идут на ожерелья…
Во всех племенах потомки Ярла живут примерно одинаково, и оба они росли в кругу тех же самых забот и понятий; конечно, разница в их знаниях, представлениях и особенно в опыте имелась, но она только прибавляла беседе увлекательности. Теперь уже каждая мелочь служила поводом для обсуждения: что они будут есть, и какое бы выбрать место для ночлега, чтобы земля была сухая, но поблизости текла вода – они говорили о «медвежьем луке» и о костре «навесом», чтобы огонь не гас даже под дождем, потом о праздничных угощениях, принятых в Эльвенэсе или в Аскефьорде, о лосятине и о копченых медвежьих ребрах, о праздниках, о Гельде Подкидыше, с которым оба оказались знакомы. Заговорили о кораблях, и Аск потребовал, чтобы она нарисовала, под каким углом надо ставить парус, чтобы ходить против ветра – он не верил, что она это знает, а она смеялась над его изумлением, не видя в этом ничего особенного.
Но вообще Аск так откровенно радовался, что она наконец-то разговорилась, что Ингитора испытывала даже некое смущение, как если бы ее благодарили за дорогой подарок. Бедный, как же тяжело ему давалось молчание целых два дня! Но и ей было хорошо: все тяготившие ее тревоги и заботы остались где-то за границей этого леса, она чувствовала себя легко, свободно, говорила и слушала с удовольствием, тем более послушать его явно стоило! Обсуждать плавание в открытом море по звездам гораздо любопытнее с человеком, который действительно бывал сутками в открытом море по пути к Зеленым или Козьим островам, к Эриу, Туалю или Придайни! Он, действительно, оказался очень разговорчив, но болтуном, которых Ингитора не переносила, его нельзя было назвать: во всех его речах проявлялась широкая осведомленность, опыт, ум – живой, свободный и способный видеть каждую вещь с разных сторон и принимать жизнь как есть. Они говорили о гребешках (тот гребень, который Ингитора получила от Хильды, тоже оказался фьялленландской работы), о первых уладских походах Роллауга Красного Щита, сына Хрольва Седого, который лет семьдесят назад первым проложил путь к богатствам эриннских и уладских островов, об охоте на китов и о краске для глаз – разговор их, пока они обходили стороной большое болото, прыгал от самых возвышенных предметов к самым обыденным, но почти не прерывался.
В этом болоте Аск прямо по пути подстрелил несколько птиц, так что заботиться об ужине им уже не приходилось: выбравшись наконец из болота, они устроились в березняке отдыхать и сушить мокрую обувь. Сидя на большой охапке березовых веток со свежей листвой, перед костром, над которым медленно поджаривался их ужин, подобрав усталые ноги, наслаждаясь теплом летнего вечера, покоем и свободой от каких-либо забот, не имея врагов страшнее комаров, Ингитора была совершенно счастлива, как ни на одном пиру в Эльвенэсе.
– Ну, давай еще о чем-нибудь поговорим! – подзадоривал ее Аск, помешивая угли и поглядывая на нее веселыми глазами, смеясь над их неукротимой болтовней, от которой сам же получал столько удовольствия. – У нас так хорошо получается, а я обожаю людей, которые что-то умеют делать хорошо!
Ингитора спрашивала его о «железной рубашке»[7] – она много слышала об этом и раньше, но впервые встретила человека, который, судя по всему, такую «рубашку» носил под собственной кожей. За разговором они пошли умываться к ручью с буро-желтоватой, но прозрачной болотной водой; Ингитора вытирала лицо, Аск взял второй конец того же длинного полотенца, а она в испуге тут же бросила его. Аск глянул на нее с такой болезненной обидой, что она испугалась еще сильнее: оказалось, что эта примета – вдвоем вытираться одним полотенцем – у фьяллей означает будущую любовь, а у слэттов – скорую ссору, так что ее испуг и его обида на этот испуг содержали одно и то же. Выяснив это, они долго смеялись, стоя над ручьем и держа за два конца мокрое и уже отчасти посеревшее полотенце, а потом он на руках понес ее обратно к костру, якобы для того, чтобы она больше не пачкала вымытые ноги.
Ингитора понимала, что на самом деле это просто предлог ее обнять, но предлог был достойный, не вредящий ее чести, и она, сделав вид, что ни о чем таком не догадывается, благосклонно обняла его за шею. Аск весело глянул на нее при этом, и в его темных глазах блестела задорная искра: он видел, что она все понимает, и был рад, что она делает вид, будто не понимает. И вся эта смесь взаимной проницательности и лукавства так веселила Ингитору, что она ничуть не досадовала на его медленный, почти торжественный шаг. На охапку березовых веток он опустил ее с явной неохотой, а потом вдруг наклонился и поцеловал ее ногу возле самой щиколотки, где кожа была такая же белая и нежная, как на руках. Ахнув от неожиданности, Ингитора в смущении прикрыла ноги плащом: по его вдохновенному и настойчивому взгляду она видела, какие чувства в нем бродят, ей было неловко и весело.
То же самое продолжалось и на следующий день. Вспоминая, что кому снилось, они заговорили сначала о толковании снов, и почему-то теперь этот предмет нравился Ингиторе гораздо больше, чем в девичьей кюны Асты; потом перешли на приметы погоды, потом на свойства драгоценных камней, иные из которых помогают толковать сны и предсказывать погоду. Поколебавшись, Аск поднял рукав и показал ей свой третий браслет, дивной работы, точно живой дракон, с белыми камешками в глазах, размером с зернышко, блестящими, как льдинки, играющими всеми цветами росы под солнцем. Этим можно было удивить даже такую знатную девушку, как она, – это оказались «диаманты», о которых в Морском Пути многие слышали, но очень мало кто видел. Говорили, что диамант – камень храбрости и победы, он укрощает ярость, дает уверенность и силу, охраняет от ран, болезней, сглаза… Ингитора рассматривала звездные камешки, наклонившись над его рукой, и вдруг обнаружила, что придвинулась слишком близко, что он стал дышать глубже и чаще, что напряженный жадный взгляд уперт в нижний край разреза ее рубашки на груди и на нее веет таким жаром, что даже диаманты как-то теряются… Она отпрянула, а он примирительно пробормотал: «Я не буду, не буду!» – и она понимала, о чем он, но сам звук его низкого голоса, вопреки словам, был полон влечения, так что Ингитору пробирала дрожь, словно этот голос касался не слуха, а затрагивал что-то в душе.
7
Имеется в виду некое, предполагаемое исследователями явление: в результате особых тренировок человек приобретал контроль над своей внутренней энергией, который позволял незащищенной коже выдерживать без повреждения удар холодного оружия. Правда, не всякого и не всегда. Считается, что «железная рубашка» входила в способности берсерков, той их части, которую составляли не психически ненормальные «люди-звери», а те, кто расширял способности организма путем тренировок.