– Это он про йомфру Эйру, про сестру нашего конунга! – быстро шепнул Ингиторе Халльмунд. – Хельги ярл на ней женился! Отбил у него! Он совсем с ума сошел, нашего конунга с Хельги ярлом путает!
– Да, я помню! Я все помню! – приходя во все большее исступление, выкрикивал Бергвид под сотнями полных ужаса взглядов. – Ты говорил со мной! Я все помню! Я убил твоего родича! Я убил! Его звали Рагневальд Наковальня – ты видишь, я все помню! Я отправил его в Хель, я сделал его рабом моей матери, посмертным, погребальным рабом! И ты знал об этом! Ты говорил мне, что рассчитаешься со мной за это! Десять лет я ждал тебя! Десять лет! И вот ты пришел! Да! Я сделаю это! Я убью тебя и отправлю вслед за ним! И ты будешь рабом моей матери, будешь! Я принесу тебя в жертву ей здесь, в древнем святилище! Перед ликами богов! Перед ликами предков! Я исполню мой долг!
Черты его лица исказились, казалось, еще мгновение, и он завоет, как берсерк, и вцепится зубами в верхний край щита. Все были потрясены до дрожи: обезумевший сын Стюрмира путал людей, путал года и события, и сам себя не помнил, глядя в черные бездны Хель. Даже на лице Торварда отражалось смятение: такого он еще не встречал, и Бергвид захохотал, приняв это смятение за страх. Только это он и видел сквозь туман, застлавший для него свет солнца. Фюльгъя ушла от него; настал час его судьбы. Долгий перечень своих обид и обвинений, который Бергвид сын Стюрмира так часто повторял, теперь звучал из его уст в последний раз.
– Я требую, чтобы вы, Вильбранд, Тьодольв и Вальгейр сын Вигмара, здесь, перед лицом Фрейра, подтвердили, что провозгласите меня конунгом квиттов, когда я убью моего врага! – требовал Бергвид, и ни у кого из тех, к кому он обращался, не хватало решимости ответить на этот голос из Хель.
– Они подтверждают это! – с печалью, но и какой-то торжественной важностью в голосе произнесла вместо мужчин йомфру Хильда. Ей тоже было нелегко это вынести, но сознание долга перед братом по матери давало ей сил идти с ним до конца. И она тоже знала, что конец близок.
– Послушай! – Вдруг сообразив, Ингитора схватила Торварда за руку. Она не хотела отвлекать его в такой миг, но соображение казалось ей очень важным. – Помнишь, ты говорил, что раз Хельги ярл убил твоего отца на поединке, то ты не мог ему мстить, но и дружить с ним тоже не мог?
– Помню. – Торвард несколько рассеянно кивнул. – Да. Я тебе говорил…
– Ты отомстишь ему так, что Локи не придумал бы лучше, и твоя честь будет полностью ограждена! – горячо зашептала Ингитора. – Бергвид убил его родича Рагневальда, это правда, я слышала об этом и раньше. И Хельги ярл до сих пор не отомстил, потому что не мог его найти, как и ты. Если ты сейчас убьешь Бергвида, ты как бы перехватишь у Хельги ярла его месть! Понимаешь? Никто тебя не упрекнет, а ты…
Торвард слушал ее, нахмурив брови, пытаясь уловить этот причудливый ход рассуждений, но сейчас ему было не до того. Наклонившись, он поцеловал Ингитору, словно исполнял некую важную часть обряда, и вслед за своим противником прошел за цепочку стоячих камней.
Принесли жертву: Торвард и Бергвид длинными шестами столкнули с обрыва оглушенного жеребца. Все отошли с площадки, оставив на ней только двух противников и двух хирдманов, Регне и какого-то квитта, державших запасные щиты, поскольку по условиям их разрешалось заменить дважды. Доспех и шлем на поединке не дозволялись, и Бергвид снял свое снаряжение. Сбросив плащ, Торвард безотчетно дергал ворот рубахи: дух его кипел и требовал свободы, так что даже одежда мешала.
Она заняли места внутри рунделя, широкого круга из белых камней, в котором веками разводился священный огонь и освящалась жертва. Теперь жертвой богам станет один из них. Ингитора и Хильда остались возле валунов, ограждавших вход на площадку. Покосившись на бывшую подругу, которая и сегодня нарядилась в яркие шелка с чужого плеча и была увешана золотом, Ингитора вспомнила любимые саги: в час гибели каждого из героев древности при нем всегда есть женщина, валькирия или та, что заменяет ее, чтобы открыть герою ворота вечной славы… Хильда в ответ бросила на Ингитору враждебный взгляд, который та приписала не столько поединку, сколько простой женской ревности, неприязни к счастливой сопернице, хотя для этого сейчас было не время. Да, обе они по-своему напоминали валькирий, но Ингитора уже давно тяготилась этим.
Торвард что-то крикнул, призывая противника напасть, добавил несколько эриннских слов, не в силах больше сдерживать нетерпение и досаду. Бергвид бросился на него и ударил мечом по подставленному щиту; Торвард мгновенно ударил в ответ, и Бергвид едва успел спрятаться за щит, одновременно возвращая руку с мечом. Обмен быстрыми и частыми ударами продолжался, и сразу стало видно, насколько быстрее и легче двигается Торвард. Его преимущество в росте, в силе, в выучке было очевидно; он был быстр, ловок, опытен, мгновенно перемещался по площадке и нападал с той стороны, откуда его не ждали, причем легко угадывал каждый выпад Бергвида, точно видел весь ход дела вперед. И казалось, что все это не стоит ему особых усилий, что это не более чем танец, но священный танец в честь бога-воина. Бергвиду каждое движение давалось с трудом, как будто собственное тело его тяготило, а Торварду, наоборот, приносило облегчение, выпуская наружу все то, что давно в нем копилось и переполняло жилы. Его воодушевляло сознание, что непримиримый и неуловимый враг наконец-то на острие его меча, того меча, который не упускает побед, и теперь Бергвид не мог исчезнуть, обернуться кем-то другим, как бывало раньше. Тюр, Бог-Воин, с которым Торвард вел свой безмолвный разговор, ответил ему; сила Тюра вошла в него и струилась в крови, одушевляя его стихией Могущества по Праву. Тюр был его верным союзником: всю жизнь Торвард сын Торбранда выращивал его в себе. В возрасте трех лет он получил деревянный меч, в семь – железный, но тупой, в двенадцать – облегченный, но острый и способный наносить смертельные раны. Всю жизнь он дрался, зная, что победная сила – только в его собственных руках, и даже теперь, когда к нему пришел Дракон Битвы, он уже не мог отвыкнуть от этого сознания. Его собственная внутренняя сила изливалась мощным потоком, и Дракон Битвы лишь прокладывал ей дорогу. Оружие приходит к сильным…
Дракон Битвы сверкал над площадкой, от каждого удара наливаясь все более ярким блеском. Люди заметили это, и над святилищем стали раздаваться изумленные голоса. Ингитора смотрела, замирая от восторженной жути; в первый раз она увидела Торварда в настоящем бою. Это было не то, что в поединках с собственными хирдманами, которые она привыкла наблюдать всякий день: здесь каждое его движение, одушевленное жаждой крови, внушало священный ужас. Он перестал быть собой и стал воплощением Тюра, которого не зовут миротворцем. Это было прекрасно, так что захватывало дух; и это было страшно, так что хотелось отвернуться и не смотреть. Каждый удар сердца разрывал ей грудь. Час настал. Сейчас она получит голову. Она уже не помнила, что когда-то хотела голову Торварда; сейчас Торвард в ее глазах воплощал ту благословенную мстящую силу, которой ей так не хватало и которая теперь наконец-то покончит со злом ее судьбы. Она получит голову Бергвида, и это будет голова истинного виновника смерти Скельвира хёвдинга. Ей вспоминалось, как по земле, сминая вереск, катался огромный свирепый волк, и в одном клубке с ним мелькали то руки, то голова Торварда, а она ждала конца, зная, что конец у них с Торвардом будет один на двоих. Сейчас она видела продолжение той же схватки, но самое тяжелое уже осталось позади.
Бергвид уже выдохся и разгорячился, дышал хрипло, а горящие ненавистью глаза его смотрели и не видели. С хриплым криком, похожим на рев, он снова и снова бросался на Торварда, словно пытался смести его самой силой своей ярости, и не видел, что эта слепая ярость только мешает ему. Вот он нанес удар, Торвард подставил изрубленный щит, и меч Бергвида застрял в нем. И все, кто смотрел на них, вскрикнули единой грудью: всех пронзило единое чувство – это конец. Бергвид еще мог бы, выпустив меч, взять у хирдмана секиру, которую тот держал наготове рукоятью вперед, но Торвард не дал ему времени на это. Он резко рванул щит вниз, заставляя противника пригнуться, а сам в то же мгновение нанес ему точный удар по шее.