– Она выглядела на все двенадцать! – огрызнулась Хёрдис. – Ты бы видел тогда этого ребеночка! Она же великанша, она росла быстрее кошки!
– Тем более. Ты же знала, кого произвела на свет! Ты знала, какие силы в ней скрыты. Почему же ты не взяла ее с собой? Тогда она не мешала бы, а помогала мне. Ты должна была взять ее с собой сюда. Чтобы она выросла, как человек.
– Ты не знаешь! – с болью и досадой воскликнула кюна, отворачиваясь и пряча свои слезы, как делают гордые дети. – Ты не знаешь, что здесь тогда происходило! Думаешь, фьялли очень обрадовались, когда Торбранд конунг привез из Медного Леса ведьму и объявил ее своей женой? Нет, сын мой! Гораздо больше людям хотелось надеть мне на голову кожаный мешок и забросать камнями! Они думали, что я околдовала конунга! И твой любимый Эрнольв Одноглазый кричал громче всех! А если бы я еще притащила из леса «великанье отродье», то нам обеим было бы не миновать кожаных мешков! Нет уж, я спасла себя, а она спасла себя, уж каждая как сумела! И может быть, она сумела это лучше, чем я… Ведь я – человек по рождению, а она – только наполовину. Она не знает ли грусти, ни любви. Она знает только два чувства – злость и радость…
Торвард молчал. Перед глазами его, как болотный огонек, смутно мелькало лицо Дагейды, бледное, с горящими желтыми глазами. Злость и радость…
– Она сказала, что не пустит меня к кургану, – произнес он потом, вспоминая последнее из двух свиданий с Дагейдой. – А я не могу найти дорогу к нему, пока один из двух Драконов не укажет мне дорогу к третьему. И если ты и правда хочешь помочь мне…
Торвард замолчал и только глянул на золотое обручье, украшавшее руку кюны Хёрдис. Она сидела отвернувшись, с трудом подавляя желание спрятать лицо в ладонях. Вот и ее последняя тайна вышла на свет, и свет этот резал глаза кюны Хёрдис. Пусть об этом знал только ее сын, но после смерти Торбранда он был единственным, чье мнение для нее что-то значило.
– И пока надо мной висит Бергвид, я не найду покоя и сам буду жить, как проклятый! – с суровой убежденностью продолжал Торвард. – Проклятая квиттингская война никогда не кончится, пока живо самое страшное ее порождение. Говорят, что ты начала эту войну, госпожа моя. Помоги мне закончить ее.
– Возьми. – Кюна Хёрдис стянула с руки золотое обручье в виде дракона с двумя звездными камешками в глазах и положила на колени сыну. Она согласилась бы на все, только бы прекратить скорее этот мучительный разговор. – Я передаю его тебе по доброй воле, потому что люблю тебя и желаю тебе счастья. Хоть я и ведьма и бывшая жена великана, но я тоже мать… Я тоже люблю свое дитя… – Ее голос дрожал, словно она подавляет рыдание, и Торвард смотрел на нее с изумлением и трепетом: за все двадцать восемь лет жизни у него не появлялось повода думать, что его мать – такая же, как все матери, и способна на обычные человеческие чувства. – Возьми. Дракон Судьбы, когда его дают добровольно, приносит удачу и счастье. Твой отец отдал его мне, когда думал, что взамен получит целый мир. Пришло время и тебе получить его. Я хочу, чтобы жар его золота растопил руны Града и Нужды и зажег солнце удачи над твоей судьбой. Подари его дочери Хеймира, когда встретишь ее, и она никогда тебя не разлюбит. А ты ее встретишь, потому что золотой «дракон» обращает все пути навстречу любви. Я хотела взять его с собой в могилу, но, как видно… Довольно и того, что старший из трех Драконов под землей.
Она поднялась и медленно пошла к двери в девичью. Торвард тоже встал, протянул руку, словно хотел остановить ее, в другой руке держа Дракон Судьбы. Но внутренний голос подсказывал ему, что ей нужно дать уйти. Кюна Хёрдис еще раз одержала великую победу, может быть, величайшую из возможных – впервые в жизни она победила не обстоятельства, а себя.
– И помни… – Она обернулась. – Серебряный Дракон, Дракон Памяти – у нее. У Дагейды. Если она получит в руки второй, то легко приманит и третьего. Тогда ее сила сравняется с силой Свальнира, какую он имел еще в древности и…
– А если я получу в руки два, то и третьего она лишится. Рано или поздно.
Кюна Хёрдис посмотрела на своего сына, а потом вдруг улыбнулась. Он сказал это так уверенно, что она не могла ему не поверить. Ведь он – брат Дагейды, а значит, вполне достойный противник для нее. И даже сама она, кюна Хёрдис, дала ему свое сокровище не чтобы он победил, а потому, что он уже победил.
На другое утро Эгвальда ярла снова позвали в Аскегорд, и на этот раз Регне вернулся с успехом, то есть с ним самим. Эгвальда усадили за стол; он был мрачен, но не противился гостеприимству и ел все, что ему предлагали, больше не отказываясь делить хлеб с конунгом фьяллей. Он не спал всю ночь и к утру достаточно уяснил себе ту простую истину, что Бергвид для него сейчас гораздо более опасный враг, чем Торвард конунг. Лицо Торварда тоже хранило следы бессонной ночи, кюна Хёрдис выглядела непривычно тихой и задумчивой, даже опечаленной. Все видели, что обручье Дракон Судьбы, с которым она тридцать лет не расставалась ни днем, ни ночью, теперь украшает запястье ее сына. Если бы оно было отнято силой – чего от Торварда никто не ждал, потому что, несмотря на все ее странности, он все же дружил со своей матерью, – она бы гневалась. Но кюна выглядела лишь опечаленной: она впервые в жизни признала, что кто-то другой, а именно ее сын, будет более способным борцом с судьбой, чем она сама.
– Послушай, Эгвальд ярл! – начал Торвард конунг, видя, что его вчерашний противник вполне мирно подставляет кубок толстой Эде, разливающей пиво из кувшина. – Я вижу, сестра дорога тебе?
– Больше, чем ты думаешь! – сурово ответил Эгвальд.
– Я думаю, что достаточно. Послушай. Сами боги привели сюда Болли в час нашего поединка. Я думаю, они хотели указать нам обоим другого противника, более достойного наших сил. Поодиночке мы оба с тобой будем только напрасно терять людей и корабли. Походами друг на друга мы только радуем Бергвида. Он будет только счастлив, если фьялли и слэтты перебьют друг друга. Но я не допущу, чтобы мы с тобой своими руками мстили друг другу за обиды Бергвида! Выкуп за тебя забрал он. И я намерен потребовать его обратно. А ты хочешь получить назад твою сестру. Настолько ли сильно ты этого хочешь, чтобы проявить благоразумие?
– Что ты хочешь сказать? – мрачно спросил Эгвальд.
– Самую простую вещь. Я отпущу тебя безо всякого выкупа – собирать войско слэттов. А ты дашь клятву, что это войско пойдет против Бергвида. А выкуп за тебя привезешь мне сам – когда мы с ним покончим.
Эгвальд помолчал. Последнее не очень-то ему нравилось. Но, приняв эти условия, он получал возможность почти без промедления устремиться на помощь сестре.
– Я согласен, – сказал он и вытащил из-под рубахи маленькое серебряное изображение ворона. – Клянусь милостью Отца Ратей – я соберу войско слэттов и вместе с тобой поведу его на Бергвида.
– Я отдам тебе всех твоих людей и даже все ваше оружие. Корабли пока останутся у меня, потому что вести их морем до Слэттенланда – почти наверняка подарить Бергвиду.
– Но как же я попаду…
– По суше. Отсюда вы поедете через Рауденланд до Островного пролива, а там кюна Ульврун даст вам корабли, чтобы переплыть до Эльвенэса. Я пошлю с вами моих людей, они покажут дорогу и помогут договориться с раудами. Кюна Ульврун – моя родственница, она мне не откажет. А свои корабли заберете, когда море станет безопасным. Поверь, сейчас это более разумный путь. Если ты поплывешь мимо Острого мыса только с теми, кто здесь, то и сам попадешь в плен в придачу к твоей прекрасной сестре, а ей это не поможет.
Эгвальд слушал с мрачным лицом, но не возражал. Необходимость действительно помочь Вальборг, а не погибнуть ради ее спасения, давала ему силы глотать эти обидные слова.
– Твоей секиры у меня нет, я послал ее твоему отцу, – продолжал Торвард. – Взамен выбери себе в оружейной. Или тебе опять дадут тот меч, который ты выбрал вчера.
Эгвальд криво усмехнулся. Раньше у него не было такой усмешки, ее он приобрел только в плену. Приняв меч у кого-то, воин тем самым признает свое подчиненное положение.