Под его горящим взглядом ее рубашка почти что тлела и падала к ногам жалкими обрывками, так что хотелось ее подхватить, но Ингитора старалась делать вид, что ничего не замечает, сохранять невозмутимый вид и не давать вовлечь себя в эту игру. Свое слово он помнил и прямыми посягательствами на ее честь это назвать было нельзя, но протяни она ему только палец…
– Никогда не получишь! – многозначительно подтвердил Аск. – И тебе только и останется, что «Велунда шею рукою обвить», и даже через «семь зим» тебе не станет со мной скучно!
– Никогда не видела человека, который ухитрялся бы приставать, при этом не нарушая клятвы этого не делать! – со смесью досады и восхищения воскликнула Ингитора.
– Надо же! – смеясь, воскликнул он, стаскивая сапоги. – А я-то уж думал, что ничем не сумею тебя удивить!
Ингитора торопливо юркнула на свою охапку травы и плотно завернулась в плащ. Аск взялся за завязку своих штанов, и Ингитора отвернулась. Она словно раздваивалась: одна половина уже готова была влиться в этот поток, а вторая еще помнила, что делать этого ни в коем случае нельзя! Ей и прежде не раз случалось бывать предметом чьих-то более сдержанных или более откровенных посягательств, но никогда еще ее не соблазняли отрывками из «Песни о Велунде»! И никогда еще ничьи домогательства не вызывали в ней такую странную смесь чувств: и волнение, и беспокойство, и какой-то глупый восторг! Впервые в жизни мысль о том, что она кому-то нравится, вызывала в ней такую яркую, искристую радость, хотя радоваться, здраво рассуждая, тут было нечему! В этом лесу она беззащитна, а он явно не из тех, кто полгода набирается смелости. Позволь она ему сделать хоть один шаг, как ее рубашка на деле превратится в обрывки, а вместе с ней и честь! На прямое нарушение своей клятвы он не пойдет, но только намекни она, что он ей не противен, как будет поздно, причем непоправимо поздно!
– А по-твоему, вежливо отворачиваться, когда с тобой разговаривают? – раздался сзади тихий веселый голос, и Ингиторе вспомнилась руна Тюр на его стрелах – знак Духовного Воина, кроме прочего, обозначает еще и пылкого мужчину. И Аск, как видно, намерен познакомить ее и с этой стороной своего многообразного склада! Ее сдержанного, невозмутимого и учтивого спутника незаметно подменили, но нельзя сказать, чтобы уж очень внезапно…
– А разве вежливо снимать штаны, когда разговариваешь с девушкой? – строго отозвалась она, не оборачиваясь. От раздвоения голова кружилась, сердце билось так сильно, что трудно было дышать.
– Ну, раз уж у меня есть крыша и почти настоящая лежанка, я и спать собираюсь по-человечески…
Вдруг Аск сам себя прервал и совсем другим голосом сказал:
– Тихо!
Ингитора подняла голову. Возле дома кто-то ходил. Ее пробрало холодом: за эти дни она так привыкла, что вокруг нет никого, кроме Аска, что теперь само присутствие какого-то живого существа вызывало ужас. Захотелось вцепиться в Аска, как тогда, при виде змеи, но Ингитора не смела шевельнуться и только прислушивалась. Это был скорее звериный шаг, чем человеческий: словно бы медведь толкался перед дверью, то вставая на две лапы и делая несколько неуклюжих шагов, то снова опускаясь на четыре, и шуршала несмятая трава под стеной. Сквозь щель плохо прикрытой двери доносилось сопение. Ингитора тихо дрожала: хоть звери и боятся людей, да и сейчас не ранняя весна, когда медведей следует опасаться, но все же…
Совсем рядом с дверью раздалось урчанье, бормотанье… И кровь буквально застыла в жилах: это не было голосом зверя, но и голосом человека тоже. Это напоминало, как если бы слова человеческой речи произносились непослушными и непривычными губами зверя: понятно, что это слова , но разобрать нельзя, и оттого чуждость произносящего их существа подчеркнута еще сильнее. Хотелось вскрикнуть, но Ингитора не смела даже вздохнуть и не шевелилась, помертвевшими пальцами вцепившись в плащ, служивший ей одеялом.
Медный Лес! Он дает о себе знать, Медный Лес, о свойствах которого они совсем забыли!
Аск, мгновенно завязав развязанный было узел, неслышно метнулся к двери: в руке у него оказалось копье, которое он перед этим прислонил к стене возле изголовья. Ингитора приподнялась и тоже спустила ноги с лежанки, нашарила свои башмаки. Аск вернулся к ней, взял за руку, решительно, не говоря ни слова, поднял с лежанки и толкнул к лестнице наверх. Ингитора испугалась, что скрип старой лестницы их выдаст, но рука Аска так же настойчиво подтолкнула ее: тот, кто ходил вокруг дома, уже учуял их по запаху и в соблюдении тишины не было смысла.
– Иди быстрее! – шепотом, очень настойчиво велел он. – Это не зверь.
«А кто?» – хотела спросить Ингитора, но не смела. Везя ноги в незавязанных башмаках по земляному полу, она торопливо пробралась к лестнице и стала карабкаться, придерживаясь за ступеньки и с ужасом думая, что будет, если какая-то из затхлых деревяшек сейчас обломится. Рука Аска не очень вежливо подпихнула ее снизу, и она полезла быстрее. Он тоже поднимался следом, и иногда его рука в поисках опоры касалась ее ног.
Взобравшись на чердак, Ингитора вслепую сделала несколько робких шагов, пробуя пол прежде, чем ступить, и остановилась, как только Аск оказался здесь же, рядом с ней.
– Кто это? – зашептала она, в страхе хватая его за руку, а он бессознательно отводил свои руки, чтобы она не вцепилась и не помешала в случае чего.
– А тролль его знает. У меня торсхаммер горячий! – Не тратя времени на пояснения, Аск взял амулет, висевший на груди, и прижал его к щеке Ингиторы: кремневый молоточек был горячим как огонь. – Это он на нечисть так откликается.
– Нечисть?
– Так мы же в Медном Лесу! Забыла?
Ингитора все-таки вцепилась в его плечо и глянула вниз: отсюда она видела пространство перед входной дверью, очаг с покинутым огнем и край ее лежанки со смятым плащом. Незапертая дверь, которая и не запиралась по причине полусгнивших косяков и отсутствия чего-либо похожего на засов, подрагивала и покачивалась, как будто кто-то трогает ее снаружи. От острой проникающей жути на глаза набегали слезы и губы сводило судорогой, как в детстве, когда хотелось плакать… На ум пришла Дагейда, как она, со своими горящими диким огнем желтыми глазами, стоит перед дверью, и рядом ждет ее чудовищный волк… А до утра еще оставалось так далеко!
Сопение раздалось вплотную к двери, дверь дрогнула, потом отвалилась наружу, и в проем стремительно просунулось что-то крупное, лохматое, похожее на медведя на задних лапах, неуклюжее, но проворное. С невнятным ревом оно прыгнуло прямо к очагу, и Ингитора, не сдержавшись, завизжала во всю мочь.
Если бы это был медведь! Если бы это была хотя бы Дагейда! Свет очага упал на голову и горбатую спину дикого существа, полуженщины-полумедведицы, на морду, получеловеческую-полузвериную, покрытую буроватой шерстью, с грубыми чертами вроде бы человеческого лица, но с широкой звериной пастью, полной медвежьих зубов. И эта раскрытая пасть была поднята к ним, к чердаку, и прямо на Ингитору смотрели выкаченные жадные глаза. Косматые лапы с длинными когтями, торчащие из рваных рукавов чего-то, все же похожего на человеческую одежду, царапнули ступеньки лестницы. Наибольшую жуть внушало это смешение человеческого и звериного: казалось, это дикое создание голодно и свирепо, как зверь, но разумно, как человек, и от этого еще опаснее!
Не помня себя, Ингитора отскочила от проема, уже не думая, что в полу могут быть дыры. Аск, наоборот, остался на месте, перехватил копье двумя руками за конец древка и ударил вниз, целясь в грудь жуткой твари. Ингитора видела, как он с копьем подался вперед, потом сделал еще усилие и вырвал копье; снизу послышался кошмарный рев, потом упало что-то тяжелое, и Аск кинулся по лестнице вниз.
Ингитора бросилась вслед за ним, чтобы только не терять его из виду. Соскочив на несколько ступенек, он еще раз ударил копьем троллиху, которая теперь то ли лежала на полу, то ли стояла на четырех лапах; та увернулась, Аск, в досаде выкрикнув что-то неразборчивое, спрыгнул на пол и ударил копьем снова. Троллиха дернулась назад, и древко копья вырвалось у него из рук. С жутким воем злости и боли троллиха с копьем в груди попятилась, провалилась в дверной проем; тут Аск прыгнул вперед, снова ухватился за древко и дернул.