Копье осталось у него в руках, а троллиха выскочила-таки за дверь и проворно побежала прочь, не переставая выть. Весь порог, весь пол между входом и лестницей был залит кровью, которая в полутьме казалась черной. Дикий вой быстро удалялся.
– Вот живучая, тварь! – с горячей досадой воскликнул Аск, сжимая свое окровавленное копье. – Троллиное отродье! Койлеан кальях! Да любой бы наш бергбур… А она еще бегает! Ничего себе! Ко ндеахайр-си, а мадра, до дихриб! Бид сион круаснехта им хеанн!
– Ну, ты и выражаешься! – Ингитора торопливо спустилась по шаткой лестнице: самое безопасное место на свете было рядом с ним. – Выбирай выражения! Мне и так плохо!
Обеими руками она обхватила его руку выше локтя и, дрожа всем телом, прижалась к ней, как к самой надежной опоре: ей было жутко, холодно, она едва стояла на ногах, и внутри разливалась отвратительная слабость, словно ее сейчас стошнит. Аск тоже дышал немного чаще, но больше от возбуждения схватки, чем от усталости, и казался разгоряченным и веселым.
– А? – Сначала он ее не понял, потом сообразил и усмехнулся: – Да ладно! Это я у одного улада перехватил. Каждый день так ругался, уж очень горячий парень был. Означает всего-навсего: «Будь поток сурового снега в мою голову». Короче, замети меня метель. А ты уж вообразила!
– Что это было? – спросила она, с облегчением опуская голову на его горячее плечо.
– А троллиха. Никогда не видела, что ли?
– Нет. Богиня Фригг…
– И я не видел. Вот и познакомились. Больше не сунется… надо думать. Но вообще-то живучая просто до омерзения. Я ей и в грудь, и в брюхо, и в печенку попал, вон, кровищи… – Аск отвел от себя руку с копьем и осмотрел наконечник и древко, залитые темной кровью. – Тьфу, гадость! – Он прислонил копье к лестнице и вытер ладонь о штаны, но это мало помогло, поскольку кровь уже подсыхала. – Ни один бы наш бергбур от такого уже и не дергался, а она вон, убежала! Да еще копье мое чуть не унесла, с… с… сволочь! – Ради присутствия благородной девы он все же выбрал самое мягкое слово из тех, что просились на язык. – Если это не отмоется…
– Она не вернется?
– Не знаю. Хуже, если эти твари живут стаями и у нее там есть муж и пара братьев.
– Вроде бы тролли не живут семьями! – с лихорадочным оживлением поделилась познаниями Ингитора. – В «Саге о Греттире» есть: там великанша жила под водопадом с детишками и сама ходила добывать им челове…чину на ужин… А был бы у нее муж, пошла бы она сама?
– Ну, вот и у этой красотки где-то выводок. Хорошо, если она побежала домой подыхать. А если…
– Может, уйдем отсюда? – Теперь этот домик казался Ингиторе ужасным. – Если придут…
– Нет, уходить не стоит! Если есть кому прийти, то нас по следам унюхают и догонят. В темноте мы далеко не уйдем. А здесь все-таки… – Аск оглянулся на чердак, который уже сослужил им службу. – Здесь обороняться легче, чем в лесу.
– А если бы мы не нашли эту избу и ночевали просто в лесу, как раньше?
– Дела наши были бы плохи. Ну, ладно, отцепись от меня, а то я ведь не железный.
Ингитора его сначала не поняла, но Аск вдруг ловко обвил ее талию той рукой, к которой она так прижималась, передвинул с бока на грудь и обнял. Благодаря привычке к бергбурам встреча с троллихой потрясла его гораздо меньше и не так заглушила естественные чувства.
А Ингитора только теперь обнаружила, что в своем слепом испуге виснет на нем, «обвивая рукой» и «вскинув руки на плечи» с такой пылкостью, которой братья Велунда от своих жен-валькирий едва ли видели. И «лебединое оперенье» ее тонкой рубашки – единственная, причем весьма ненадежная преграда между ними.
– Лебяжьебелая моя! – горячо шепнул он, быстро склоняясь к ней, но Ингитора, едва ощутив на щеке его дыхание, ахнула и попыталась его оттолкнуть.
Он тут же ее выпустил; сгорая от смущения, она отпрянула, стараясь не замечать, как он смеется, убежала к своей лежанке, села и поспешно закуталась в плащ, хотя теперь ей стало жарко – от стыда и еще от того, что она словно бы унесла на себе живое тепло его объятий. Никогда в жизни она не подозревала, что в «Песни о Велунде» скрыты такие богатые возможности!.
– Ты какие-нибудь руны знаешь? – спросил он, стоя перед открытой дверью.
– Все знаю. Тебе какие надо?
– Чтобы троллей отгоняли. Дверь и раньше-то была хлипкая, а эта дрянь ее совсем снесла. Начертить бы что-нибудь, чтобы не лезли.
– Хагль помогает, не пускает внутрь то, чему нельзя заходить.
– Годится. А Турс?
– Тоже хорошо. Мйольнира они должны бояться. А еще Алгиз.
Выбрав подходящий уголек, Аск начертил на дверных косяках руны Хагль, Турс и Алгиз, потом их же нацарапал на полу острием копья, чем доказал, что и сам все знает, а ее спрашивал только затем, чтобы она пришла в себя.
– Ну, что, спи! – предложил он, сев на свою лежанку напротив Ингиторы и держа копье между ног. – Я посижу, посторожу тебя. Обоим спать сейчас, конечно, неумно.
– Нет, нет! – Ингитора отчаянно замотала головой. Она была так взбудоражена, так переполнена бурными и разнородными впечатлениями, что заснуть даже не надеялась. – Какое спать! Я не засну. У нас еще есть чем огонь разжечь?
Дрова у них остались, и Аск развел огонь посильнее. Вид пылающего пламени тоже успокаивал, и Ингитора по привычке начала складывать что-то среднее между заклинанием против нечисти и хвалебной песни огню, но тут Аск с копьем вернулся и снова сел напротив нее. И она опять забыла про троллиху, потому что видеть его и думать о чем-то другом было невозможно. Судя по выражению его глаз, он тоже думал о «лебедином оперенье», которое сумел-таки подержать в руках; Ингиторе было от этого и страшно, и весело, и очень хотелось поскорее обратить его мысли в какую-нибудь менее опасную сторону.
– Так ты, оказывается, муж великой учености и понимаешь по-эриннски? – спросила она, вспоминая его ругательство «о погоде».
– Да как сказать! – Аск помедлил, вникая в смысл ее вопроса, потом пожал плечами. – Ну, если мне надо будет договориться с кем-то вроде меня самого, там, обсудить условия поединка – это я бы смог и по-эриннски, мы бы друг друга поняли. А вот вежливо беседовать с прекрасной и изысканной девой вроде тебя – увы, безнадежно. Половину моих эриннских слов, как ни жаль, составляют ругательства. Понимаешь, от эриннов я в основном их слышу. Только у нас бранятся до драки, а у них после.
– А ты у них бывал? – полуутвердительно спросила Ингитора, понимавшая, что в свои знаменитые уладские походы Торвард конунг ходил не один.
– Бывал.
– И много раз?
– Много. О, – Аск повернул к ней правое плечо, на котором начинался и уходил на грудь, ниже ключицы, длинный кривой и толстый шрам. – Сам ард-риг Биле Буада, Дерево Побед, отметился. Три года назад. Правда, через некоторое время я ему понадобился, он сам пришел мириться и дальше мы некоторое время воевали вместе.
– Это как же?
– Ну, ему срочно понадобилось войско, а своего было мало, и он вспомнил про меня. На одном Эриу, не считая островов, пять ригов, один из них ард-риг, то есть самый главный. Считаются «независимыми», но на деле и месяца не могут прожить друг без друга. То дерутся, то скот друг у друга угоняют, земли и сокровища разные отбивают. Иногда если задумают в поход идти вместе, то мирятся, клянутся в вечной дружбе, пьют пиво бочками – один на пиру прямо в такой бочке и утонул – берут друг у друга сестер и дочерей в жены, устраивают пышнейшие празднества со всяким играми и состязаниями… А через два месяца смертельно рассорятся при дележе совместной добычи, и все сначала. Тамошние скальды только и знают песни сочинять: «Дележ золотого котла в Ойбель-Бруге» или «Раздор в Мог Айртер», ну, все в таком духе. И бери их тогда голыми руками… А что я и моя дружина воевать умеем, Буада на своей шкуре убедился. Я убил его второго сына… Первого прикончили в громкой битве еще до меня; зато я захватил в плен его дочь, а это еще лучше, потому что сыновей у Буады было шестеро, а дочь всего одна, и он ею очень гордился.