– Ну, ладно, ладно! – Торвард с пониманием посмотрел на Ингитору и бросил свой плащ возле ее лежанки. – Я вполне понимаю твое справедливое негодование!
– Что это значит? – Ингитора проводила глазами Гленне, которая на всякий случай выбралась наружу, и снова посмотрела на него. А Торвард опустился на приготовленную для нее лежанку, повернулся на спину и развел руки.
– Ешь меня! Терзай! – с видом полной покорности судьбе приглашал он. – Ты была само самообладание все это время, теперь делай со мной что хочешь. Кричи – дружина все знает, никто не удивится. И никто не придет меня спасать.
– Так значит… Еще и дружина все знает… – Ингитора все никак не могла выговорить ту мысль, которая ее осенила, но казалась совершенно невероятной. От потрясения кровь прилила к лицу, стало жарко. – Ты что… Она…
«Он такой красавец! Просто как Фрейр! И шрам на лице не так уж его портит…» Богиня Фригг! Воодушевление Хильды тогда, на середине лета, казалось Ингиторе неуместным, но ей и в голову прийти не могло, что дело зашло так далеко! Она знала, что представления Хильды о дозволенном и недозволенном не те, что у нее самой, но что настолько!
– Ну, было один раз. Один раз, клянусь Фрейром! – Торвард приподнялся на локтях и посмотрел на нее с утомленно-покаянным видом, отвечая на все то, что легко читал в ее глазах. – Еще в прошлом году. Ну, из похода я был! – пояснил он, как будто это все проясняло. – Поход был удачный, я был очень веселый, довольный и всех любил! Но я ей ничего такого не обещал – чтобы вроде того, чтобы жениться или хотя бы впредь исполнять все ее безумные желания! Ничего не обещал! Она сама…
– Не может быть! – У Ингиторы не укладывался в голове такой поворот.
– Еще как может! Ты бы видела, как она…
– Она ведь не фру Бехольда какая-нибудь, она же девушка!
– Нет, тогда уже не очень! Стой, а про Бехольду ты откуда знаешь?
– Да от нее же! Ведь ты же смертельный враг ее брата, о котором она так заботится!
– Но у нее же «мирная земля»! И она ни в чем не знает меры – где мир, там и любовь… Неужели ты не знала? Ты же у нее чуть не полмесяца прожила, неужели она не поделилась?
Ингитора в том же изумлении покачала головой. Но теперь, по воспоминаниям, ей казалось, что и блеск Хильдиных глаз, когда та перебирала совершенства и приключения Торварда конунга, и ее полусмущенный-полуторжествующий смех были уж слишком многозначительными – похоже, ее и впрямь подмывало поделиться. Но не так уж она глупа и понимала, как видно, что рассказ в этом роде ее гостья не оценит!
– А вообще ты, моя радость, должна быть готова к чему-то такому! – Видя, что она все же не собирается выцарапывать ему глаза, Торвард взял ее руку и прижал к своей груди. – Не знаю, куда мы с тобой еще при случае попадем, но нечто в этом роде про меня могут сказать… еще довольно многие женщины в Морском Пути и на островах. Даже хорошо, что ты об этом знаешь заранее.
– А вот, я боюсь, Вальгейр сын Вигмара про это не знал заранее!
– А вот он уже никуда не денется! – Торвард усмехнулся и подмигнул. – Он там успел вперед меня, так что ему и придется жениться. И исполнять все ее безумные желания. Но он тоже сам выбрал свою долю, так что…
– А ты… Богиня Фригг! – Ингитора прижала руки к щекам. – А ты еще Вальгейру глаз подбил! Когда он со мной всего-навсего беседовал о висах Сторвальда Эльденландца, а сам ему такую свинью подложил! Я не понимала там, отчего ты взбеленился, а ты, оказывается, по себе судил! И еще смеешься! Свартальв ты бессовестный!
– Да не я подложил, а она сама легла! – Торвард действительно смеялся без малейших признаков раскаяния, но веселость его отдавала лихорадкой драки. – А что до совести, то пусть он сам за своей невестой следит, а я за своей сам послежу! Ну, что, ты позволишь мне разделить с тобой ложе, положив между нами обнаженный меч?
Ингитора выразительно подняла брови, изумленная такой наглостью, а Торвард весело кивнул, словно подтверждая: да, я такой! Ингитора отвернулась, словно не желая его видеть, а он быстро подался к ней и обнял с намеком опрокинуть на лежанку. Ингитора вырвалась и отскочила.
– Говорят, в походе ты всегда спишь среди дружины у костра. Не могу лишать тебя такого удовольствия! – с язвительным негодованием воскликнула она. – Не трогай меня!
Торвард вздохнул, но не стал настаивать: этого он и ждал. Его невеста была не из тех, кто на возлюбленного смотрит как на свою собственность и в ком ревность вызывает приступ страсти, то есть жажду закрепить за собой ненадежное сокровище. Совсем наоборот.
– Но ты меня все-таки любишь? – тихо спросил он, с плащом на плече уже подойдя к выходу и взявшись за ковер, заменявший дверь.
– Все-таки люблю! – с какой-то мрачной обреченностью отозвалась Ингитора, сидя на медвежьей шкуре, заменявшей пол, и не глядя на Торварда.
Он помедлил, потом опять сбросил плащ, подошел к ней и встал на колени.
– Мне будет очень плохо, пока ты меня не простишь, – так же тихо и серьезно сказал он, вроде бы желая взять ее лицо в ладони и повернуть к себе, но не решаясь. – Ну, чем я виноват? Это было прошлым летом, я о тебе тогда и не слышал…
– Ты ничего не понимаешь! – Ингитора сама повернулась к нему и провела пальцем по знаменитому шраму, который якобы внушает всем женщинам неодолимую страсть. – Я вовсе не требую, чтобы ты хранил невинность до двадцати восьми лет, дожидаясь меня…
И при этом нелепом предположении, как ни был он опечален и встревожен, Торвард не смог удержаться и засмеялся.
– Но зачем, зачем ты подбил глаз Вальгейру, когда не он перед тобой, а ты сам был перед ним виноват, в этом же самом ! – с глубокой серьезностью продолжала она. – Вот это меня печалит!
Торвард помолчал, глядя ей в лицо, а она отвернулась, точно ей было за него стыдно.
– Я был неправ, – чуть погодя согласился он и взял ее за руку, радуясь, что она не отнимает руки. – Только не посылай меня перед ним извиняться, это все-таки совсем не совместно с достоинством конунга, но я был неправ! Но я не мог этого вынести, пойми же ты! – Торвард крепче сжал ее руку и заговорил тихо и горячо, с таким напряженным страданием, что Ингитора все-таки посмотрела ему в лицо. – То, что я с ней делал год назад, я давно забыл! А тут он сидит возле моего сокровища, с таким трудом завоеванного, и утром и вечером! Ты же понимаешь – то, что я терпел и еще терплю позор этой дурацкой битвы на Остром мысу, это тоже мой выкуп за тебя! Я ни о чем не жалею, но я не мог видеть, как кто-то возле тебя сидит! Это такая наглость, это хуже, чем то, что я с ней… В конце концов, она правда сама ко мне под одеяло залезла, спроси у Халльмунда, если не веришь! Что мне было, выкинуть ее с лежанки в ее же собственном доме, эту маленькую… – Торвард буквально щелкнул зубами, в последнее мгновение поймав слово, готовое сорваться с языка, но несовместимое с уважением к Ингиторе.
А она внимательно вглядывалась в его глаза, пытаясь понять, неужели он действительно видел такое преступление в том, что Вальгейр просто разговаривал с ней о чужих стихах.
– Я больше не… – начал Торвард, и Ингитора, качнув головой, закрыла пальцами его рот:
– Не клянись! Я понимаю. Требовать от тебя безупречной верности было бы так же глупо, как требовать, чтобы северный ветер всегда дул только в мой парус и больше ни в чей.
Торвард смотрел на нее, не веря, что это всерьез. Но это было всерьез.
– Твое великодушие и твое чувство чести… – заговорил он чуть погодя, и в глазах его именно теперь отражалось смущение и стыд. – Это даже слишком хорошо для такого жеребца, как я… Но… Я не могу поклясться, что ничего такого больше никогда… Где-нибудь в походе… Но я клянусь , что если еще кто-то полезет ко мне под одеяло, я буду сопротивляться изо всех сил!