Заснул я незаметно для себя. Точнее, я отлично помнил, как задремал, потому что пустые мысли меня утомили, и даже успел увидеть сон. Когда я открыл глаза, за окном до сих пор было темно, а часы на прикроватной тумбочке показывали начало четвертого. Спал я всегда очень чутко — меня могли разбудить крики за окном, посторонние шумы, если бы они тут были, но в такой час, конечно же, тишину ничего не нарушало. Кроме тихих шагов в гостиной, звук которых я уловил, прислушавшись. Двери тут никто не запирал, так как это было лишено всякого смысла.
Интересно, и кто пожаловал ко мне в гости, подумал я, снова закрывая глаза. Иногда пациенты, только что «переехавшие» из основного корпуса клиники, ошибались дверью и случайно заходили в чужую квартиру, так как домики были похожи друг на друга как две капли воды, и номера в темноте разглядеть не представлялось возможным. Но, как оказалось, мой гость пришел ко мне не случайно.
— Ты не спишь? — услышал я голос Ланы. — Знаю, что «мне одиноко» я уже говорила, и сейчас это прозвучит глупо…
Я сел на кровати и посмотрел в направлении двери, пытаясь ее разглядеть.
— Что ты тут делаешь? Надеюсь, ты знаешь, который час? И как ты узнала номер моей комнаты?
— Это секрет. — Она подошла к кровати и остановилась. — Я тебя разбудила? Или ты не спал?
Я протянул руку для того, чтобы включить ночник, но Лана взяла меня за запястье.
— Не надо, — попросила она. — Зачем тебе свет?
— Хочу посмотреть тебе в глаза и спросить, зачем ты даешь обещания, а потом их не выполняешь.
— Извини, — вздохнула Лана. — Я не смогла прийти, у меня появились дела…я пришла попросить прощения.
— Мы в любом случае встретились бы за завтраком. Не обязательно было идти по темноте только для того, чтобы извиниться. Как по мне, это не такое срочное дело.
— Вовсе нет, очень срочное.
С этими словами Лана оставила туфли на ковре и, забравшись на кровать, устроилась рядом со мной.
— Теперь мне не одиноко, — сказала она, и по тому, как звучал ее голос, можно было понять, что она улыбается.
— И как часто ты забираешься в кровать к чужим мужчинам, когда тебе одиноко? — спросил я.
— Но ведь мы не чужие! Я знаю тебя уже давно… не один месяц.
— На твоем месте я бы не говорил так уверенно.
— Тогда позволь мне узнать тебя получше. Это на самом деле не очень красиво — забираться в кровать к незнакомым мужчинам.
Пока я размышлял над ответом, Лана воспользовалась моим замешательством — и уже через секунду сидела у меня на животе. Она осторожно, будто изучая, провела пальцами по моей груди и убрала руку.
— А ведь ты на самом деле меня совсем не знаешь, — сказала она печально.
— Из всех способов познакомиться для этого места ты выбрала самый худший, — предупредил ее я.
— Почему? — спросила она обиженно.
— Потому что… ладно, это не имеет значения. Если принимать во внимание то, что ты хочешь познакомиться со мной, то способ вполне себе ничего. — Я посмотрел на Лану, пытаясь разглядеть в темноте ее глаза. — Надеюсь, тебе хотя бы есть восемнадцать, и мне в случае чего не придется оправдываться перед доктором Лоуренсом и кем бы то ни было еще?
— Мне двадцать три, — честно ответила она.
Немногим лучше, подумал я, но кивнул в знак того, что положение дел меня устраивает. Лана наклонилась ко мне, но, когда между нашими лицами оставалось всего несколько миллиметров, остановилась. У нее были простые, дешевые духи — ничего изысканного, легкий цветочный запах. На ее коже он приобретал теплые, живые нотки, и я подумал о том, что, кажется, уже целую вечность не чувствовал такого… человеческого запаха. Французские духи, которыми пользовалась доктор Блюмфилд (не забывая при этом почти открыто флиртовать со мной даже в присутствии своего коллеги), не вызывали у меня ровным счетом никаких эмоций и только наводили скуку. Духи некоторых пациенток, с которыми я успел подружиться, не менее дорогие и тонкие, тоже не вызывали у меня никаких чувств, а иногда и оставляли неприятный осадок безнадежности в душе.
Лана пахла иначе. В этом было что-то неправильное, слишком живое для этого места, которое, несмотря на все попытки персонала сделать здешнюю жизнь менее тяжелой с психологической точки зрения, выглядело так, как должно было выглядеть: напоминало приют людей, большая часть которых скоро отправится на кладбище. В какой-то момент я подумал: мне не нужно к ней прикасаться, я нарушу какое-то незримое равновесие. Лучше всего будет просто отпустить ее. Может, даже проводить, чтобы она не бродила одна в такое время суток. Но вместо этого я протянул руку и погладил ее по щеке. Лана потерлась о мою ладонь и поцеловала пальцы.
— Хорошо, что мы не встретились при других обстоятельствах, — сказал я ей.
— Что это значит? — удивилась она.
— Не знаю. Но одно могу сказать точно: если бы мы встретились при других обстоятельствах, это ничего не значило бы.
… — Скажи, каково это — знать, что ты скоро умрешь?
Нарушившая длившуюся несколько минут тишину Лана обняла меня и положила голову мне на грудь. Я погладил ее по волосам.
— Зачем тебе это знать? Ты будешь жить долго. Дольше, чем я — это уж точно.
— Мне интересно. Наверное, это очень страшно.
— Это… хреново, — ответил я, вспомнив одну из ее утренних реплик.
— А что хуже — знать, что ты скоро умрешь или знать, что ты будешь жить долго, но при этом знать и о том, что тебя никто не ждет?
Я не ответил. Уже второй раз за этот день Лана поднимала тему, размышлениям о которой противилось все мое существо.
— Тебе, наверное, неприятно об этом говорить. Извини, — заговорила она. — Ты знаешь, я думаю, что гораздо хуже — это знать, что ты скоро умрешь. Ведь если тебя никто не ждет — это не беда. Рано или поздно кто-нибудь найдется, верно?
— Да. Но вот вопрос: займет ли этот кто-то место того человека, ради которого тебе хочется жить?
— Если тебе будет очень плохо, то можно притвориться, что так и есть.
— Знаешь, в чем тут подвох? Рано или поздно ты приходишь вот к какому выводу. Лучше, чтобы тебе было плохо сейчас. Потому что когда ты поймешь, что себя обманывал, тебе будет намного хуже.
Лана не отреагировала на мои слова. Она с задумчивым видом накручивала на палец прядь своих волос и, казалось, вообще меня не слушала, размышляя о чем-то постороннем.
— Как поживает… — Я запнулся, запоздало подумав, что это не очень подходящее слово. — Как там твоя подруга?
— По правде говоря, не очень. Сегодня мы получили последние результаты анализов и обследования — об этом я и говорила с доктором Блюмфилд. Она сказала много непонятных мне слов, но «метастатическая опухоль» — это звучит не очень оптимистично.
— Знаю, я онколог по второй специализации. Ей назначили химиотерапию? Вы говорили об операции? Понимаю, что прогнозы в любом случае неприятные, но в такой ситуации выиграть год-полтора — это достижение, за которое следует побороться.