Молодые все не могли привести парадку в порядок. Тут, собственно, с парадкой все просто — никто тут, кроме гвардии и офицеров, не имеет отдельного комплекта парадной формы. Тут это решается проще. Обычно на нескольких солдат имеется комплект — нагрудник с медными пуговицами, парадный ремень оранжевой кожи, черные перчатки-краги, парадные гетры на ботинки. И парадная кокарда на головной убор. Ну а остальное — повседневная форма. Естественно, постиранная и выглаженная. Для стирки тут кстати, есть прачечная с самой настоящей стиральной машиной. Да-да. Все как положено — медный дырявый барабан, вертикальная загрузка… и собственно-ручной привод. Я еще и мыла постругал для стирки, чем вызвал усмешки товарищей — мол, экий богач выискался — стирать форму с мылом. А отпаривать на стрелки — это уже в казарме, на столе, подложив скатку. Грели утюги на очаге и вперед. Тыщу лет уже не отпаривал форму, а тут пришлось. Однако, ничего так, справился. Все это было сделано еще вчера, а сегодня утром сапоги одевали на свежую голову.
Постепенно мысли свернули с гадского особняка на вещи более глобальные.
Вроде, все неплохо складывается. Мне бы чуть зацепиться, а уж там…
Весь этот месяц я не раз уж думал — правильно ли я поступил, спьяну согласившись? Впрочем, не спьяну, на другой-то день было время обдумать. Нет, все верно. Кэрр меня и хотел устроить — и вот оно. Его я не обманул. Сам только все сделал. Сам. А это значит что? — А то, что я ему ничего не должен. Конечно, ссориться с ним мне ни к чему, но… Но так мы можем сотрудничать… а до того бы — мне пришлось на него работать… В общем, я раз за разом убеждал себя, что поступил правильно.
Обернулся, глядя на нашу батарею. Там маячили двое часовых из пехоты — так тут было заведено, артиллеристы в караулы не ходили. И вообще, хоть тут в армии, ввиду малолюдства, подготовка весьма серьезная, даже повара и ездовые неплохо учены и стрельбе и штыковому-рукопашке — ну, по крайней мере — учены хоть как-то — но и то, например — кросс с оружием и выкладкой, как пехоте, нам вчера бегать не пришлось. С утра, правда, постреляли с винтовок на стрельбище за фортом, а потом до полудня под свистки и крики командиров носились на секундомер из погребов к орудиям с учебными болванками, заряжали, наводили, давали беглый и прочие радости. Я не только носился по ступенькам с четырехкилограммовыми болванками, но и устанавливал на учебных макетах дальности взрывателя — я уже официально числился установщиком, и ключ для взрывателей носил постоянно в чехле на поясе. Однако, это все же не то что пехотинцам досталось. Им сегодня еще и оружие чистить. Правда, Балу, сказал, что взвод, показавший лучшие результаты, тоже пойдет в увольнение. Тоже, значит, поощрили. Сам Балу стоял рядом, задумчиво глядя на реку. С бастиона открывалась довольно красивая картина, солнце уже показалось из-за горизонта и чуть пригревало, разгоняя утреннюю сырость от реки, но еще не пекло. В общем, отличный день для увольнения должен быть. А о чем Балу думает, я знаю, вчера вот вечером за чаем опять говорили — у него две дочки, на родине, в Среднем Валаше, уже, говорит, подросли, красавицы. Замуж пора, да надо же партию составить. А уехать в отпуск нельзя — неспокойно. То есть тут-то спокойно, кто сюда сунется, но в общем больно много о войне скорой говорят. Я сдуру ляпнул как-то про здешних казачков, Вольных-то. Так Балу аж взвился. Он потому как упертый «орбелист», князь ему прямо-таки царь-батюшка. И все мол от него, и все правильно. Чего, говорит, вольности эти развели. Хочешь служить — служи как все. А то ишь, земля. Привилегии. А сами с горцами да со степняками всякое замышляли. И вообще вольности мол — это зло. В общем, Балу действия Орбеля Второго одобрял полностью и всерьез. По его словам выходило — мол, князь собирается объединять земли под Валашем. А то ведь эта раздробленность только вредит. А так будет когда-нибудь Валаш от моря и до моря, как когда-то тут и был, до Темного Времени… Обязательно, мол, будет, к гадалке не ходи. Короче говоря, Балу за своего князя горой стоять готов. Тот ему прям свет в окошке.