Алексей Штейн
Ландскнехт. Часть третья. Победителей не судят
Глава 1
Ехать лежа на телеге под мелким редким дождичкам, принимая его на непокрытую харю — очень даже и ничего. Тем более что Боря варит неплохой такой грог, или что-то подобное, прямо на ходу. Можно, практически не вставая, поправлять здоровье. А до вечера, до привала, можно настолько его поправить, что и завтра с утра снова лечь мордой под дождичек. До обеда. Хорошо едем, небыстро и без начальства. Есть время отдохнуть.
… Гэрт явился на третьи сутки, лично. Но меня не застал. Спал я. Не добудиться. Собственно говоря, ничего удивительного, третьего дня как началось, так и катится. Боря ему все показал и обсказал, и с его слов, капитан остался превесьма доволен. Однако же, приказал мне через Борьку, «как проснется» — явиться к нему. Пришлось приводить себя в порядок, устроив даже баньку, и идти за заслуженным фитилем.
Первый раз за все время увидел капитана, в его естественной среде обитания. Кубик, вроде моего нового жилища, только втрое больше, и с колоннами. Мебель, лампа с абажуром, скатерть, печь с изразцами, сервиз, пусть и простенький, но с серебром. Все, как у людей. Капитан восседал за письменным столом, в белой гражданской сорочке, заношенных, домашнего вида бриджах и тапочках. Писал что-то, поглядывая в угол — для вдохновения, надо понимать. Ни дать ни взять, Александр Лермонтов, пишет свои Севастопольские рассказы. Ну, или там адмирал Макаров, сочиняющий паровой самолет Можайскому. Меня увидел, кивнул на обитый кожей диванчик, и продолжил. Еще и прихлебывает из чашечки, кофий, поди. Ясное дело, что не видать его на передовой — я б тоже не показывался. Дурак я мол, что ли, съехать — на шестнадцати, как говориться, аршин…
Разговор, когда капитан завершил, или скорее прервал, свои эпистолярные галеры, был продолжительным, и на удивление в весьма благодушных тонах. Я получил похвалу за образцовое командование взводом, четкое и неукоснительное выполнение приказов, и особенно — за порядок и укрепленную вертикаль власти. Оказывается, настолько поразил Гэрта порядок в ополовиненном, после боев толком не отдохнувшем взводе, при беспробудно пьяном третьи сутки командире — что они даже восхищение сим фактом выразил.
— Вы, Йохан, меня поразили, должен заметить. Все ж, баронская выучка, да-с! У нас так не умеют! Уж если началось, то все, чуть вожжи отпустил, и через день же никого не найдешь на месте, служба вкось идет, и жди беды. А так все наладить, чтобы и десятники, причем из солдат назначенные, и сами солдатики службу несли, и порядок соблюдали… Поражен, честно скажу. Ни одного серьезного нарушения во взводе не встретил. Порядок, порядок во всем!
— Да, вашбродь, посмели бы оне у меня — прохрипел я ему в ответ, горло пересохло с перепою-то — В порошок сотру, ежли чо. Еще б у них какой непорядок был! Знают! Уррою!
— Вот, то-то и оно, что знают, и что порядок… Это-то и хорошо! Когда командир сам везде бегает, орет, а чуть отвернется, так дело не идет — это что? — это дерьмо, а не командир. Хорошего командира и видно-то не должно быть — а делается все, что должно, и с успехом!
— Так точно, вашбродь! — в ответ ему совсем уж просипел — С Вас пример берем, есть у кого учиться!
Незамысловатая лесть обернулась предложением «промочить горло» — то ли скучно Гэрту, то ли впрямь сильно мной доволен. За неплохим вином и дальнейшие указания получил. Прямо сказать, неожиданные. Лейтенант тот не зря кудахтал, действительно развалины оказались той самой секретной мегопушкой, точнее, одной из двух. Потому толком и засечь не могли так долго. И очень уж она союзников заинтересовала. Тут дело принципа — как так, валашские оружейники союзных обскакали! В общем, собрали они, союзнички-то, останки с обеих пушек — да очень уж кстати пришлись найденные мной документы. Вместе с развалинами они сильно помогут союзным пушкарям в валашской новинке разобраться. А самое главное — конвоировать сей секретный и важный груз в Улле — приказано нашему геройскому взводу. Ну, точнее, тому, что от него осталось. Иначе, как поощрение, расценить такое и не выйдет. Как-никак, с настоящей войны, перед очередным штурмом — и в тыл, минимум недели на две, даже если просто сдал-принял, даром, что по реке повезут быстро. Как есть — поощрение, практически — отпуск. Сразу мне захотелось обрадовать ребят, заслужили. Однако, как оказалось, не все еще. Гэрт сообщил, что Борьке дают ефрейтора, по совокупности заслуг, благо я его, как врио комода почти в каждом донесении упоминал. Ну, да и есть за что, все верно. Плюс остальным, всем без исключения, и мне тоже — очередная медалька, и значок за окопные бои. Теперь рисские. Невелика награда, самая что ни наесть солдатская, зато ею капитан может без всякого согласования и представления, своей волей наградить. И главное, в сочетании со значком, да баронскими медалями — для понимающего глаза выглядит весьма и весьма солидно. Тут же капитан налил еще по маленькой, за это дело. Я уж готов был отбыть, с указанием прислать Борьку за лычкой, да и просто подышать воздухом — жарко у капитана и душновато, сомлею скоро, на старые-то дрожжи. Ан, нет. Гэрт вдруг меня эдак совсем уж неформально за локоток, и выдает. Так, мол, и так. Рекомендую, мол, в Улле подать рапорт о переводе в армию Союза. И намекает — мол, даже на взвод на постоянно поставить меня сейчас — он не может, карьеры мне тут не сделать. А вот в Союзе — там другое дело. И на отделение меня вернуть не очень хорошо — лучше бы туда свежеиспеченного ефрейтора поставить. Как, мол, мне такое предложение? Я, желая поскорее на воздух, думал не очень долго, секунды полторы, и согласился. То ли он мне и впрямь благоволит, то ли мешаю я ему, как типун на глазу, но игнорировать такие советы от, в целом крайне благожелательно ко мне все это время настроенного начальства — не только глупо, но и неприлично.