— Погреб хороший, даже ледник для мяса есть, небольшой… бывший хозяин… не жалел денег, господин Йохан. Погреб отделали мороженой сосной, и не протекает…
— Так! — вот мне еще лишний раз будет она про мужика своего напоминать, зараза! «Бывший хозяин», мать так! Я тут теперь хозяин! Как же бесит, сука… — Короче, Мора! Жрать давай готовь! Быстро, метнись в погреб, и принеси чего…
— Все готово заранее, господин Йохан — а я только сейчас соображаю — в доме-то пахнет нормально, жильем и жрачкой, я как-то до сего момента и внимания не обратил, потому как — жилой дом, вроде, так и должно. А она еще и смотрит на меня прямо. Наглая какая!
— Так подавай. Чего же ты ждешь-то… хозяюшка? — ласково-издевательски, растягивая фразы, спрашиваю, как обычно солдатиков об их косяках вопрошал. Чую, сейчас взорвусь, сил больше нет терпеть
— Конечно, как прикажете, господин Йохан… — сука, ну еще и эдак с поклоном, блять, как в кино каком! Я те что, бык театральный, комедию тут играть, издеваешься, да?! Пока я, вытаращив глаза, набираю воздуха в грудь, она уже ускакивает на кухню, потому ору вслед:
— И перестань называть меня «господин Йохан!»… — матерщину не добавил, только на девчонок глядя — нехорошо ругаться при детях без необходимости. Они и так подскочили и смотрят перепугано. Ну, и чего уставились?
В тишине слышно только, как тикают ходики в углу. Их звук постепенно меня успокаивает, чуть отдышавшись, спрашиваю девочек:
— Ну, а вы чего тут сидите и молчите?
Младшая испугано хлопает глазами, и, открыв рот, смотрит то на меня, то на старшую, боится сказать, и не ответить боится. Старшая, пересилив страх, выдает вдруг:
— Мы просто не знаем теперь, как нам Вас называть… — и хлопает глазами, стараясь смотреть как можно искренне.
— Меня? Называть? — и вдруг я и призадумался. А как, действительно, им меня называть? Господин или там хозяин чего-то мне не понравилось. Барин, думаю, тоже не понравится. Как-то оно противно получается, когда навзаправду. Папаша Йохан? Пошло все же слишком. Особенно с учетом, что у меня на этих подростков планы. На старшую так точно. Может, назваться им моим настоящим именем, по-русски? А зачем? Да и… мало ли что, если уж пишется везде — Йохан, так уж и соответствуй…
— Йоханом меня звать будете. Можете, эта… Дядя Йохан, да. И на ты, неча мне тут выкать… — буркнул в ответ.
— Очень приятно — заученно отвечают они мне, обе привскочили, и эдакий книксен показывают. Гимназистки, бля, румяные… А они дальше — старшая на полшага подошла: — Я Милана
— Я Алина — тут же шагнула вперед младшая.
Ну, эту хохму я знаю. Алина и Милана — так девочек-близняшек назвать могут только совсем на них сдвинутые родители. Это ж мифологические, или точнее, сказочные персонажи. Лами меня читать учила в основном же по сказкам, вот у некоего здешнего Андерсена и была своя сказка про Русалочку. Только в смеси со сказкой про Клару и Розу… то есть Цеткен и Гретхен… Ну то есть, про Розочку и Деляночку. В общем, русалок было аж две, сестрички-близняшки. И кончилось все благополучнее немного, по крайней мере, для морских обитателей — обе сестренки не померли, а женились — одна на княжиче, другая на благородном пирате, Джеке-Перепелке, в исполнении Джонни нашего Дьеппа. Мужикам, конечно, не так повезло, ибо русалочки ног вместо хвоста отращивать не стали, и как уж там их пользовали счастливые новобрачные супруги — история умалчивает. Особенно в сказке для детей — хотя Кэрр говорил, есть и вариант для взрослых, но я его не читал. В общем, ясно — так назвать родители могут сестер, только если вовсе в них души не чают. Особенно в приморском городе, где вообще насчет моря свои пунктики. Нет, ну и как мне вас, таких вот хорошеньких, морально разлагать?
— Замечательно. Очень приятно. Аж до слез. Так, идите-ка, и помогите матери собрать на стол. Стоп! Алина — иди, помоги матери. Мила — зажги в доме лампы, уже темно. Я пока камин, что ли, растоплю…
— Все лампы зажечь?…дядя Йохан?
— Не прикидывайся дурочкой! — снова начинаю я злиться — Зажги, где надо, сообразишь, тебе не три годика!
… Пока возился с камином, разжигая его, и укладывая смешные полешки, собрали на стол. Разогнулся, повернулся к столу… Нет, я их сегодня поубиваю, и пойду на каторгу. Или сбегу к степнякам нахер.
— Вашу мать! В этом доме. Всегда. Жрать будут садиться все! ВМЕСТЕ! — старательно дублирую слова стучанием по столу. А что, стол уже мне нравится, я руку отбил, а он и не вскрипнул. Головой еще постучи, подумалось. Как же они меня бесят… И ведь — десять секунд, пока снова к камину присел — оборачиваюсь — все стоит, приборы на всех. Нет, будет время — сяду им писать внутренний распорядок по дому, иначе же у меня никаких нервов не хватит, а от нервов — бессонница и импотенция, и если первое еще можно пережить, то второе, с моими планами, никак мне не подходит.