— Виноват, Ваше превосходительство — погоны-то я у него опознал как полковничьи, хотя они в Союзе немного и другие, но все ж похожие — Велено передать лично в руки полковнику Палему!
— Я полковник Палем — как-то устало отвечает офицер — Командующий артиллерией Улле. Давай пакет, сержант.
Ну, а чего делать — нету тут никаких удостоверений личности, да и были бы — когда бы полковник чего стал сержанту предъявлять? Даю я ему пакет, тут же вскрыл он его, читает.
— Это все очень хорошо — кивает головой полковник, прочтя — Это просто замечательно. Но больно уж некстати… Какой у тебя приказ, сержант?
— Сдать Вашему превосходительству секретный груз, после чего поступить в распоряжение рисского военного советника, и по его приказу вернемся на фронт!
— На фронт… Сколько у тебя людей?
— Восемнадцать человек со мной, господин полковник! — задолбался я его превосходительством звать, намекну так, что, в общем-то, не его это собачье дело, сколько чего и как. Посмотрим на реакцию. Заодно, а то утро перестает быть томным чего-то.
— Хм — ага, приподнял бровь, посмотрел не сквозь, а на меня, словно первый раз увидел. Хорошо еще, что я с утра, в предвкушении визита к начальству в вид себя привел, усы подстриг и закрутил лихо, бороденку подровнял, подбрил щеки. Форма одежды тоже соответствует, благо мне, как комвзвода, теперь парни и сапоги начищают и прочее в порядке держат, не из барства, а потому что у комвзвода и так хлопот много. Ну, еще, можно потешить надеждой, из уважения. Я не самый плохой взводный, и кто поопытнее, это понимают. Так вот, выгляжу я как надо, и все побрякушки на месте, и нашивочка. Полкан выглядит не паркетным, видать соображает, потому что взгляд немного меняется, уже с интересом оглядывает. Лейтенант, впрочем, истолковывает это по-своему:
— Они, Ваш-пство, там все недисциплинированные, осмелюсь доложить. Наверняка пьяные, и вообще. Их надобно разоружить, и под арест! Как бы чего не вышло-то, в ситуации… — и он машинально потирает набухающую уже скулу — Это же не солдаты, а шваль какая-то, разбойники…
— Сержант, что там у тебя на барже творится? Лейтенант докладывает, твой солдат на него напал, остальные в исподнем с винтовками скачут? В чем дело? — брови сдвинул сурово, голос прямо-таки громовержащий, офицеры вокруг напряглись — а мне видно, что глаза у полкана веселые.
— Виноват, господин полковник. Солдат, допустивший оплошность, будет моей властью непременно строго наказан! — лишний раз грубо намекаю, что мы ему не подчиняемся особо-то. Но полковник, похоже, не обижается, в отличие от загудевших офицеров — те намек ясно уловили.
— За что ж ты его накажешь, сержант?
— Он, господин полковник, извиняюсь на простом слове, из вонючих мужиков…
— Но-но, сержант, ты б потише… Сам, что ли, из благородных? Мой прадед, кстати, тоже из мужиков, так-то.
— Виноват, Ваше превосходительство! Да только…
— Ладно! Так чего твой солдат там натворил? Лейтенант говорит, напали на него?
— Солдат сей, господин полковник, как есть малообразованная деревенщина. Насилу уставы в него вбил. Да только и то бестолку. Он, поганец, обязан был что? — по уставу, огласить господину лейтенанту, что проход воспрещен, что он имеет намеренье применить оружие в случае неповиновения… А уж коли всего этого и не успел — то обязан был вежливо и аккуратно застрелить господина лейтенанта на месте. А не кидаться бить его прикладом некультурно и невежливо. Я ж и говорю, Ваше превосходительство — мужичье, что с него взять. И это еще не самый худший, осмелюсь доложить — этот три недели на передовой провел, и из трех атак живым вышел, а обычно у меня селюки и одной атаки, первой, не переживали. Но, все равно, как видите — туп, как пробка. Так что, Ваше превосходительство, наказание ему будет мною применено суровое и неотвратимое, за глупость его природную и нерасторопность…
Лейтенант аж побагровел весь, особенно отметина на скуле, за кобуру хвататься начал, пасть раззявил, намереваясь наверняка что-то высказать, да только полковник его опередил, вежливо поинтересовавшись, так ли все было, и, не дав ответить — а хорошо ли лейтенант осведомлен о правах часового? Лейтенант, враз сдувшись и побледнев, что-то заблеял, но был заткнут одним жестом. Некоторые офицеры тихонько похрюкивали, иные всеж кривились недовольно. Полкан снова ко мне поворачивается, уже откровенно улыбаясь:
— А чего твои солдаты, лейтенант говорит, в исподнем по палубе скакали?
— А обалдуй этот, господин генерал, часовой который, он же тревогу поднял, как положено — а они ж на фронте думать отвыкли, на фронте, Ваше превосходительство, думать некогда — вот и похватали кто-чего, да бегом на позицию, не до одевания. Тем более что — коли убьют, все одно потом разденут…