Впрочем, уже поздно. Скачут к нам, на выстрелы, похоже, среагировали, палили-то мы знатно. Видать издалека синие мундиры — жандармы пожаловали. Сейчас начнется… А, катись оно все лесом… если что, медведь голодный, и жандармов сожрать может… скажем — этот вот волосатик и пострелял. Парни-то все повязаны, не станут болтать, поди. А там уже, мы отсюда и обратно на фронт свалим. Мелькнула еще мысль, что надо было у кого-нибудь из наших парней трофей какой отобрать, да мужику этому с третьей телеги в руку сунуть, да поздно уже, пожалуй. Ну, сейчас, поди, начнется…
Глава 5
Пока жандармусы не добрались окончательно, расстегнул кобуру, на Борю посмотрел — тот соображает, осклабился, из кармана трофейный револьверт показал. Я ему легонечко так киваю — понятное же дело, враг не дремлет, может и в жандармский мундир переодеться! Снова на убитых посмотрел. Жалко, конечно. Нет, ну не то чтобы вот прям жалко. Это дурацкая такая мода у нас там была, всех жалеть. Особенно незнакомых. Ах, как мне жаль, как я вам сочувствую! А что ты врешь-то, ты первый раз эти тушки видишь, тебе на них пофигу вообще, не ври хоть себе-то. Так… досадно, конечно, обидно, им бы еще жить и жить, и так далее. Самое, конечно, поганое, что ничего не поменяешь тут — убить человека оно зачастую так и случается — быстро просто и насовсем. Оп — и готово, получите и распишитесь, вот вам хладный труп, а душа это вообще поповские сказки. Паршивее всего, конечно, когда вовсе и не хотел. Приложил кого в драке, или там на машине тебя на встречку унесло, тому такое подобное — и вот есть тушка, тобою сделанная, и всё уже, ничего не поправишь. И тебе оно пофиг и даже и не надо, ты бы без этой тушки жил и жил — а ничего не исправишь. Это — да. Это вот — жалко. А вот остальное — да нифига не жалко. А еще у нас, там. В прошлой жизни, очень модно было рассуждать, кто в чем «виноват». Как будто, чтоб тебя убили, обязательно надо быть в чем-то виноватым? Ну, вот эти вот — классические «невинные жертвы». Оказались рядом с нехорошим, не в то время, не в том месте. Не повезло. Бывает. Как там, в переводе Пучкова, говорил один негр? — «Возьми белого друга. Белый друг означает разницу, между штрафом, и пулей в заднице». Чего со своего транспорта повыскакивали? Завалились бы там кучей, может быть, и не постреляли бы. Или не насмерть. Ну, хотя б детей может быть не достало бы. Может быть. И вообще-то у меня на них только злость, что они вот тут оказались, и то, что они теперь мертвые — мне наплевать, если честно, а у меня сейчас неприятности вырисовываются.
…Прискакавшие трое жандармов спокойно и вежливо интересуются причиной стрельбы. Рассмотрев, что старший у них всего-то сержант, не докладываю, а попросту отвечаю: — Мол, бандит какой-то с пистолетом попался, наших подстрелил. Ну а мы их всех в ответ. Врать не буду им, на сегодня уже столько обиды и злости накопилось, что где-то на периферии сознания мысль была, что лучше бы всего было этих жандармов пристрелить тоже. Потому что за сегодня — это был лучший способ решения любых проблем. Вот, пристрелим их — нас больше никто не побеспокоит. Но крышечку, тихонечко поехавшую, все же придерживаю — в конце концов, именно потому, что это дело быстрое, и бесповоротное — торопиться не надо. Всегда успеем. Старший жандарм слезает с коня, идет все осматривать. Я следом, Боре мигнув, чтоб тех двух опекал. Ну, картина-то ясная, и ходить далеко не надо — волосатик всего несколько шагов пробежал. Осмотрел его сержант без интереса, хмыкнул, сплюнув, характеризовал «туда и дорога», и к телегам. Ну, я даже и не напрягся особо, просто подумал, что если что — вот прямо тут и пристрелю. И пошло оно все лесом. Однако сержант на дедка мертвого вскользь глянул, на пустую телегу, тут же пояс у деда проверил — и оглядывается вопросительно. Я на Борю смотрю, тот разом сообразив — протянул жандарму два невеликих мешочка — дедов, надо полагать, и этого волосатика. Тот взял их, и тут я только рот открыл — куда там гаишникам. Он мешочки, из рук у Борьки не забирая, развязал, глянул… И забрал, ловко так, вдвое отощавшие кошельки! Борька тока что монету не упустил с кулаков. Ну, Кио просто, престидижитатор высшей марки! А он мешочки еще в руках помял, вроде как рассматривая, и поднимает над головой почти, считай пустые кошельки, видно, что на донышке там, и возглашает: «Вещественная улика!» Все, мол, видят, свидетелей много. Да, стаж. Поневоле зауважаешь. Но все одно вовсе не расслабляемся, я Боре снова мигнул — нам еще тех посмотреть надо. У раненного бородача остановились, посмотрел он, я поясняю: