В расставленную ими западню въехала роскошная, как им на первый взгляд показалось, карета. Сундуки, понимаешь, на крыше и запятках. Разгоревшиеся в ожидании поживы глаза не хотели замечать, что и карета давно просит ремонта, и ливреи кучера и лакеев — дрянь, и лошади, еле тащившие колымагу, — всего-навсего клячи, хоть и с расчёсанными хвостами и лентами в гривах. Наконец, в конвое всего 3 кирасира[61], даже без офицера — это в прифронтовой-то полосе.
Хотя дьявол сейчас разберёт, где более опасно, вся империя — один сплошной театр военных действий, безо всяких кулис.
Кирасиров как главную угрозу смели одним залпом. Кучер так носом и тюкнулся с передка, и лошади, подбодрённые его последним в жизни ударом, протащили по нему тяжёлую колымагу. Один из лакеев навзничь полетел с запяток, долго потом скулил в колее, зажимая вырванный пулей бок, верно, молил о пощаде... Пожалели пару раз прикладом по голове. Оставлять свидетелей подобных «фуражировок» — себе дороже.
Зато второй гайдучок, прикрытый телом товарища, не медля — в кусты. Пошёл топтать растительность, не выбирая дороги. Это очень скверно. Хотя ему, конечно, не до того было, чтобы нас запоминать и разглядывать.
Дверь рыдвана с треском распахнулась, повиснув на одной петле, и оттуда кузнечиком выскочил весьма воинственно настроенный юнец — шпага в правой, пистолет в левой. Ну, куда с добром. Причём он не только свирепо вращал без толку оружием и глазами, но ещё и орал всякую чушь:
— Тётушка, не бойтесь, мы вас обороним! Солдаты, слуги — к оружию!
Ну, насмешил молокосос! Там, куда мы отправили и твоих солдат, и твоих слуг в придачу, им явно будет не до оружия. Там главное, чтобы ворох грехов был поменее. Вот ещё один, правда, ломанул в кусты — явно за пушкой побег. Сейчас возвернётся и задаст нам перцу.
Хотя как знать, как знать. Чем чёрт не шутит: наткнётся на пикет или отряд проходящий. Надо поспешать. Ещё бы знать точнёхонько, что из кареты не из пистолета, ни тем паче из мушкета по нам не саданут.
Наш выход! Впереди, широко отмахивая шпагой, что косой, шагал Макс. Лесная поросль, лопухи и прочая мурава валились под его ударами, что враги под мечом Зигфрида[62]. Чистюля не желал замочить ног обильно выпавшей росой. Оценив его услугу, а также держа его в качестве живого прикрытия, в затылок ему топали Гийом и Маркус.
Жадюга Ганс пёр целиной, всё норовя вырваться вперёд. Неожиданно он задрал голову к небу и завыл по-волчьи — дурашливо и в то же время свирепо-угрожающе. Когда, отвывшись, он возобновил путь, это был уже не человек — существо, движимое одним всепожирающим желанием убийства и крови. С лязгом вылетели из ножен его шпага и даго[63]. Взбрыкнув, ровно стоялый жеребец, Ганс побежал, но тут же ухнул в незамеченную заросшую травой яму. Какое-то время лишь колыхание и треск кустарника да бессвязные ругательства выдавали его присутствие. В конце концов перемазанному Гансу удалось-таки выкарабкаться. При этом исхитрился не потерять оружия. Бросив тревожно-ненавистный взгляд на товарищей, которые в отличие от него спешили не в схватку, а за добычей, Ганс припустил вприпрыжку, правда, уже не столь опрометчиво, глядя под ноги, огибая ямы, перепрыгивая через полуистлевшие коряги и упавшие стволы.
«Вот он и словит первую пулю, если что», — подумали, верно, разом все семеро.
Михель решил, что не будет зла, если он, пока не торопясь, перезарядит оружие.
Юнец из кареты по мере подъёма и выхода доблестной восьмёрки из-под крон деревьев, всё более терял запал и уверенность. Слуги и солдаты что-то не выручали, да и противников оказалось не один и не два. Замешательство его, отчётливо видное всем, только усилило радость компании и желание его не упустить.
— Пугнул, живчик, так, что сам в штаны наложил, — злорадно протянул Маркус, оглядываясь, то ли проверяя действенность шутки, то ли удостоверяясь, а идут ли за ним, не бросили ли.
Ганс самому себе казался, верно, древним берсерком[64], если он, конечно, когда-нибудь слышал о таких. Только вот неувязочка: берсерк — тот, как правило, один бросался на восьмерых. У Ганса всё наоборот. Легко быть смелым в стае, зная, что тебя всегда поддержат.
По расслабленным уже было в предвкушении добычи и потехи нервам стилетом полоснул выстрел. Все почему-то решили, что это из кареты, тёмная, непросматриваемая глубина которой могла таить любые неожиданности. Макс даже присел на одно колено, теперь уже абсолютно не заботясь о возможности обзеленить штанину. Ганс, сделав два гигантских прыжка назад, опять же угодил в яму — непонятно, случайно или спасаясь.
62
Зигфрид — легендарный герой немецкого средневекового эпоса, рыцарь без страха и упрёка.
64
Берсерки — древнегерманские воины-викинги, отличавшиеся особой неудержимостью и жестокостью.