— А вот и не любой, не любой, — горячо подхватил Фердинанд. — Тут глаз нужен. И чутьё. Они или есть, или нет.
Оставшиеся без пушки шведы рассыпались проклятьями, бессильно грозили кулаками, даже постреляли из мелкого оружия, а потом вдруг побежали, да так резво — только пятки засверкали. Потому-то Гюнтер и завопил как резаный, чтобы поторопились заряжать. Саданули картечью вослед — да куда там.
— Вот теперь можно и отпраздновать. — Гюнтер неуклюже, но крепко облапил Михеля. — Молодец! Ты даже не подозреваешь, Михель, какой ты славный малый!
— Может, в тыл? — робко предложил Маркус. — Сколь воевать-то можно? Пехтура от нас сбежала — прикрывать некому.
— Пехтура, — передразнил его Гюнтер. — А сам-то кто?
— Заряжай! — скомандовал уже Фердинанд. — Битва-то не кончилась.
— Заряжай да подавай, — скривил губы Маркус. — А отдыхать и наливать когда ж будем?..
— Паппенгейм! Смотрите, точно Паппенгейм!
— Ура, победа, насыпь им перца под хвост, ребята!
Огромная масса имперской кавалерии, подобно водяному потоку, грозно выкатывалась из-за ближайшего холма, сворачивая расстилающуюся перед ними шведскую армию, ровно штуку сукна.
— Боже ты мой, какая силища! Сколько ж у него кавалерии-то будет? — не скрывая радости, притворно ужаснулся Маркус, всплёскивая руками.
— Тысяч за семь простирается мощь его региментов[167]. — Фердинанд не меньше других потрясён был величием разворачивающейся панорамы огромного противоборства.
— Фердинанд, как сделать, чтобы наша штучка плевалась как можно дальше? — Гюнтер не мог долго радоваться.
— Или хобот приподнять, или хвост опустить, и заряд, конечно, рисковый забить.
— Действуй: командуй, показывай. Надо пособить конничкам.
Михель тоже взялся было за инструмент, но Гюнтер мягко его отстранил:
— Отдыхай. Тебе нельзя утомляться. Руки будут дрожать и глаз слезиться. У нас вон там Маркус — новоиспечённый бомбардир — от безделья изнывает, да и Фердинанд — работник хоть куда. Полюбуйся пока, как наши еретиков кромсают. Что, разлюбезные, наскочили с ковшом на брагу! — погрозил он кулаком в сторону противника.
Однако ж и шведы тоже не с хвоста хомут надевают. Мягко спружинив, шведская армия погасила первый, самый бешеный натиск, не раскололась на тысячу небоеспособных осколков. Кавалерия, мушкетёры, орудия — всё это спешно меняло фронт, подтягивалось, охватывало, контратаковало. Поле беспощадной резни мигом затянулось плотными клубами порохового дыма, и уже не разобрать было — кто там кого и как.
У смертельно вымотанных артиллеристов работа тоже не заладилась и не спорилась. Непосредственная угроза миновала, предвкушение близкой победы расхолаживало и расслабляло. Удирающий от них шведский расчёт наткнулся на целёхонькую однотипную четырёхфунтовку, и после недолгих споров решили развернуть её и вторично испытать судьбу в артиллерийской дуэли. Тут-то и накрыл их вал атакующей имперской конницы. Храбрые шведы ещё успели всадить заряд картечи в упор. В горячке боя было не до возни с пленными.
Михель, с удовольствием расслабив напряжённые члены — возня с орудием утомляет не хуже рукопашной, — вёл ленивую борьбу между Совестью и Усталостью: помочь — не помочь, причём Усталость явно одерживала верх. Хотел уж было обернуться и крикнуть, чтобы не суетились понапрасну, всё равно ничегошеньки в дыму не разберёшь, так и по своим недолго угодить, как вдруг внимание его привлёк всадник, явно держащий путь по их душу.
Михель беспокойно заёрзал. Всадник выскочил из имперских рядов, но у них ведь там всё так перемешалось. С вознёй у пушки он совсем забыл про свой верный мушкет и то, что его всегда надо иметь под рукой, желательно заряженным. Ежели, конечно, думаешь протянуть хотя бы до следующего восхода солнца. Гюнтер, командирчик хренов, явно сунул его ружьишко в чьи-то грязные неумелые лапы, и хозяин лап, разумеется, удрал под поднятый шведами шумок, с испугу сгребя и Михелев мушкет. И валяется, поди, его неказистый, но убоистый мушкет сиротливо в какой-нибудь луже. Пойти посмотреть что-нибудь подходящее.
— Гюнтер, гость к нам, — обронил Михель, проходя мимо. — И дьявол тебя забери, кому ты запродал мой мушкет?
— Мушкет твой у охотника до больших мешков. — Гюнтер с явным удовольствием разогнул спину и, выпрямившись, поднёс ладонь к глазам. — Командир какой-то жалует либо вестовой. Счас начнётся кутерьма: передвинуться туда, сосредоточиться там, стрелять туда, не стрелять сюда.
Фердинанд и Маркус, как по команде, тут же бросили работу, и, рьяно показывая, что это тоже важное дело, принялись выглядывать всадника. Судя по всему, лошадь тому попалась не ахти или заморилась за этот сумасшедший день, но всадник перешёл на шаг. Михель, обрадованный известием, пошёл проведать свой мушкет. Маркус, оторвавшись от увлекательного созерцания, крикнул в спину, чтобы Михель пошарил в мешке насчёт выпить-закусить. Михель согласно кивнул головой, хотя был точно уверен, что в мешке том, кроме окровавленного тряпья да мало-мальски приличного оружия, ничего не обнаружится. Хотя чем чёрт не шутит. Надо будет у мёртвого мародёра порыться в карманах — явно что поценней туда откладывал. Если у него, конечно, остались карманы.