С тех пор граф перестал читать газеты, и они сделались любимым моим чтением. Номер, в котором было заветное имя, оставался по целой неделе в моей комнате. Валерий ожил для меня и свет снова населился...
В персидскую войну имя его опять блеснуло: Валерий был ранен. Не скажу вам, что чувствовала я, читая описание его отчаянной храбрости, его славных дел; все это мечты; опыт научил меня не доверять сердцу. Теперь я уже смеюсь над прошедшими бреднями, и мне странно, как могла я верить, что мой храбрый полковник и в мире и в войне, как древний рыцарь, хранит мой образ и вечную верность, и даже...."
-- Полковник Занежский просит позволения видеть ваше сиятельство, сказал вошедший слуга.
-- Ах! -- Обе молодые дамы вскочили; графине чуть не сделалось дурно; но она скоро оправилась. -- Проси, проси! -- и графиня искала глазами зеркала.
Дверь отворилась. Молодой человек прекрасной наружности вошел и с необыкновенною приятностью приблизился к дамам.
-- Мы сейчас узнали, графиня, сказал он, что вы давно ожидаете лошадей. Мы приехали на вольных, и ямщики предлагают нам вести далее. Но батюшка занемог и должен остаться ночевать. Я взял смелость прийти к вам, чтоб узнать, не угодно ли вам будет воспользоваться нашими лошадьми.
-- Полковник! вы видите меня в странном замешательстве. Когда -- то, давно уже, я знала вашего батюшку: других Занежских, кажется, нет? Впрочем, вы с ним так похожи, что в первую минуту я за была, что прошло уже слишком тридцать лет с тех пор, как мы не видались, и готова была принять вас за него. Но скажите, могу ли я видеть вашего батюшку?
-- Графиня, он очень жалеет, но это не возможно. Старинная и мучительная подагра лишает его удовольствия видеть вас.
-- Подагра? возможно ли? Но вы едете на Владимир?
-- На Владимир, графиня. Мы едем в пензенскую деревню.
-- Тем лучше: моя деревня недалеко от Кузнецка и на самой большой дороге. Это не далеко, и я надеюсь, что несколько десятков верст не испугают вас.
Полковник поклонился.
-- Но скажите, ради Бога... как это может быть, спросила графиня с живейшим беспокойством которого не могла скрыть: вы уже полковник, а вам ведь нет еще тридцати лет?
-- Извините, графиня; мне скоро будет двадцать девять.
-- Нет! опыт еще не доучил меня! сказала графиня, наклонясь к племяннице, как будто для того, чтоб посмотреть ее работу, и отерла украдкою крупную слезу.
Через три месяца после того, в степной деревне, недалеко от Кузнецка, праздновали помолвку. Графиня Л*** сговорила внучку свою за молодого полковника Занежского. Она была весела и любезна, и даже, говорят, нимало не сердилась, хотя и проиграла сряду пять роберов старому генералу -- пожалуй, Валерию, по прежнему. После игры графиня еще осталась за ломберным столом и играла по зеленому сукну нераспечатанною игрою карт, продолжая разговаривать с генералом. Он на этот раз не страдал подагрою. На лице графини видно было непривычное волнение. Она говорила что-то вполголоса и не смотря на генерала. Не слышно было слов ее, но генерал отвечал с жаром и довольно громко: "Нет, нет, графиня! называйте это глупостью, или как вам угодно, а талисмана я вам не отдам. Он был со мною во всех походах; недалеко и до последнего ночлега: так не расставаться же с старым товарищем!" -- Он подал руку графине, чтоб вести ее к столу. Она казалась растроганною, но счастливою. Изобретательный ум ее нашел средство примирить верность к талисману и почти тридцати-летний возраст полковника.
"Мечтать не жить, а я живу когда мечтаю."
М. Жукова.
Русская беседа. Собрание сочинений русских литераторов, издаваемое в пользу А. Ф. Смирдина, т. 1. СПб., 1841