— У тебя ничего страшного нет. Утром будешь бодр и здоров. Я тебе принесла травки. Запаришь и откушивай их вместе с отваром. А ссадины на лице мы сейчас уберем. Закрой глаза. Я тебе их залижу.
Филипп Аркадьевич покорно подчинился.
Шершавый язычок Мариэтты стал тщательно массировать синяк под глазом. Неприятных ощущений такой массаж нисколько не вызывал. Напротив, стало покойно и приятно.
Минут двадцать спустя, Мариэтта закончила процедуру и приказала ему по-йоговски стать на голову. Что он безропотно и сделал, хотя раньше никогда такое упражнение не исполнял. Затем Мариэтта усадила его в позу лотоса, отчего Филиппу Аркадьевичу показалось, что его ноги вывихнули из тазобедренных суставов, и приказала сделать глубокий вдох с задержкой выдоха.
— Теперь откушай отвар, расслабся и в постельку. Мы с Ферапонтом побудем с тобой до утра.
9
Утром Филипп Аркадьевич чувствовал себя бодрым, будто помолодевшим лет на десять. Глянув в зеркало, он не обнаружил никаких следов синяков и ссадин. Здоровый, и не отягощённый неприятными ощущениями, с покойным и не озабоченным ничем умом, человек склонен не думать о неприятных вещах, случившихся с ним ранее или предстоящими.
Дежуривший в кухне Сидорович, остолбенел, не обнаружив никаких следов физического воздействия на лице Филиппа.
— Как это, Филипп? У тебя же вчера морда была побита, а сегодня как бы и ничего не было, — в растерянности заметил Сидорович.
— Это вам почудилось. Пить меньше надо.
— Э-э! Я вчерась не пил. Брюхом маялся. А ты вот, вроде, как после попойки был. По духу услышал. Хоть я и стар, а нюх не утратил. Что ты меня за придурка держишь.
— Сколько я вам говорил, Сидорович, не употребляйте этот тюремный жаргон. И так русский язык испортили вконец.
— А это и есть русский язык. Я правильно говорю. Как все. Не ндравится ему тюремный жаргон, — ворчал Сидорович, — Скажи спасибо, што не сидел. А то ещё и не поздно. Тогда спасибо мне скажешь за науку. Тюрьма да лагерь — это передовая, можно сказать, строительства социализма! А то ты всё пишешь. Кирку или тачку в руках не держал. Вот это — работа. Пол страны работает, пол страны охраняет.
— Значит вы считаете, что те, кто работает головой — не работает?
— Вестимо. Разве ж это работа?
— А у вас разве была работа? Вы ведь тоже не тачку возили, а охраняли.
— Ого-го! Ещё какая работа! Я ж охранял преступников. Врагов, можно сказать, народных. Каждую минуту на грани смерти! В любую тебе стужу. Это тебе не тёплый кабинет!
— Так почему бы вам не поменять было работу на тёплую, в кабинете?
— Што ты не понимаешь? Науку надобно было пройти! Либо лапу иметь.
— Так в чем же дело?
— А я слаб в науках. Не дано. И лапы не было.
— То-то и оно. Потому мучайтесь брюхом и продолжайте считать, что самая что ни на есть работа — махать лопатой. А мне недосуг. На работу пора. К празднику готовитесь?
— А как же. Вчерась бутылочку Московской взял. Старуха сварганит холодец. Картошечки пожарим и поднимем стопарь за здоровье Ильича и процветание развитого социализма.
Филипп Аркадьевич взял чайник и направился в свою комнату.
10
В институте обстановка была предпраздничная. Никто особо не напрягался. Коллеги поздравили в очередной раз Филиппа Аркадьевича с успешной защитой диссертации и ехидно поинтересовались, не хворал ли он вчера после банкета. Приподнятое настроение, с которым Филипп Аркадьевич проснулся, вмиг улетучилось. Позавчерашние участники банкета так коварно напоившие его и отпустившие прямо в объятия стражей порядка, не вызывали в нём прилива нежности и признательности.
— Всё отлично. Если не считать, что ночевал в вытрезвителе. К тому же при «взятии» слегка ушибли. Так что готовьтесь. Будете меня «разбирать» за «появление в непотребном виде в общественном месте». То бишь, на ночной улице у своего дома. — Ответил Филипп Аркадьевич.
Коллеги застыли в стойке, как на охоте хорошей выучки легавые, почуявшие дичь.
— Прискорбно мне вас видеть в тихо скрываемом восторге. Обидно за вас. Посмотрите-ка друг на друга. Неужто не видите, как проступает ваше естество? Да, да. И у вас, Василий Васильевич, тоже проступает. — Обратился Филипп Аркадьевич к своему научному руководителю.
— Не много ли вы себе позволяете, Филипп Аркадьевич? Ведь вам ничего плохого никто не сказал. А если вы ночью сумели найти милицию и в добавок с ней не поладить, то уж извините. Не ищите виноватых. — Возразил Василий Васильевич. — Я, во всяком случае, этого не заслужил.