– Это ужин, его принесли, пока ты спала, – проговорил он, оставив ее возле моих ног и ковыляя направился в другую сторону комнаты. Проводив его взглядом, я поежилась, он не внушал доверия, и не располагал к общению, наверно от того вопросы из головы не вылились на него фонтаном. Подняв тарелку и понюхав ее пюреобразное содержимое, меня посетила мысль тут же все это вылить в отверстие в полу рядом с краном. Есть я захочу, рано или поздно, лучше оставить на тот момент, – хорошая работа.
– Спасибо, – на автомате выпалила ответ на комплимент, я посмотрела на собеседника, осторожно опустившегося на пол недалеко от меня и прижавшегося больной спиной к стене. Ему нельзя так сидеть, но язык не поворачивался сказать, – Как давно ты здесь? – трудно было понять, сколько ему лет. Лицо покрывали шрамы, очень старившие парня, его ярко голубые глаза почти ни разу не столкнулись с моими, а мне жутко хотелось заглянуть в чьи-нибудь, так как после пробуждения я еще ни разу никому не смотрела в глаза. Что я там увижу? Судьбу или номер Ланкаста и планету? Что мы видим в глазах друг друга?
– Мне остался всего один вопрос и меня отправят домой, – пробормотал собеседник и уставился на меня, вот только куда-то словно мимо меня. Только сейчас я заметила, что у него лишь один глаз настоящий, второй искусственный, и он не двигается в глазнице. Холод пробрал до костей, поежившись и сильнее натянув рукава свитера на ладони, жутко хотелось посидеть или полежать на чем-то мягком, да и его слова ни о чем мне не говорили. Когда Мартин понял это, то отвел взгляд, так и не пересекаясь с моим, – Ты еще не была у Кометы и не знаешь про вопросы, – словно самому себе, а не мне, сделал он вывод и растянул длинные ноги на половину комнаты. Только в голове родился очередной вопрос, как люк в потолке снова открылся, и сверху скинули еще одно тело и сумку. Вскочив и бросившись к новому раненому, мои мысли сразу запаниковали. Сколько еще людей с исполосованной спиной они сюда бросят? Хватит ли нам всем места?
Он упал на грудь и не издал ни звука, в отличие от Мартина. На нем был черный плащ, но вся спина также в следах от плетей. Требовалось сперва раздеть его, чтобы добраться до ран и начать лечение. Собравшись с силами, я принялась рвать ткань прямо на спине раненого. Оторванные куски разлетались в разные стороны и сейчас меня не волновали. Тут все было куда хуже, чем у предыдущего скинутого, этого человека избивали явно дольше и с большим усердием. Подтянув к себе сумку и достав оттуда все содержимое, я слегка растерялась. Глаза случайно упали на пустую тарелку из-под еды Мартина, и мысль сама родилась в голове. Встав на ноги и подхватив миску, я подбежала к крану, вымыла ее настолько, насколько могла, и наполнила водой. Так рядом с рабочим местом всегда будет жидкость, что облегчит обработку ран. Стоило вернуться к нему, как глаза парня открылись и показались жутко знакомыми. Человек увидел меня и нахмурился, его брови сдвинулись к переносице, а лоб покрылся морщинами.
– А я так надеялся, что тебя здесь не будет, – пробубнил он до жути знакомым голосом, но в порыве эйфории, испытываемой мною в момент процесса подготовки к обработке спины, все посторонние мысли пришлось откинуть на задний план. Первый попавшийся пузырек со спиртом не хотел открываться, мокрые пальцы скользили по горлышку, а пластиковая крышка не поддавалась никаким образом, даже ногти не помогали. Злость подкатывала к горлу, пока не вырвалась в виде чертыханий, отложив этот пузырек, я намочила немного бинта и осторожно приложила к спине, пока этот компресс лежал там, взяла другой и продолжила свои попытки, – Ангел, помоги мне снять рубашку, – пробормотал раненый, приподнявшись на ладонях и пытаясь выбраться из единственных оставшихся целыми, рукавов плаща и рубашки, которую я не приметила. Тут-то до меня дошло.
– Как ты меня назвал? – на автомате мимолетным движением помогая ему избавится от остатков одежды, я всматривалась в выразительное, почти не тронутое побоями лицо парня. Он был красив, но в этой красоте не было обычной, присущей ей смазливости или чего-то такого, скорее наоборот, это было лицо человека, познавшего жизнь и многие ее уроки. Суровость, застывшая на нем и ставшая основным атрибутом являлась неотъемлемой частью и именно она представляла основную красоту. Его густые и длинные зеленые волосы были заляпаны кровью, но вот наглые и яростные глаза оставались все такими же, какими я их помнила. Мы не пересекались взглядами, все это время он смотрел на меня, но куда-то мимо.
– Ах, теперь я еще и ты, вообще прекрасно. Совсем обнаглела. Значит, тебе можно мое имя сокращать, а мне твое нет? – у меня по щекам текли слезы, только это слезы радости. Он жив, он все еще пока жив. Наверно, не лежи принц на полу в таком состоянии, я даже в порыве радости бросилась бы ему на шею. Подавив желание крепко его обнять и вернув себе самообладание, руки наконец смогли открыть пузырек, после того, как мы избавили парня от одежды до пояса.