Ланселот, или рыцарь телеги

Меня найдите в час урочный,
Чтоб свой обет исполнить точно».
И тот: «От слов не отступлюсь,
Незамедлительно вернусь,
Сочтя, что уж пора настала».
Сказал и вышел прочь из зала,
И долго по двору бродил,
Пока вернуться не решил,
Поскольку связан был обетом.
Вот в зал вступил он, но нигде там
Не встретил ту, что назвалась
Ему подругой в этот час.
И не узрев её средь зала,
Он рек: «Во что бы то ни стало,
Где б ни была она, повсюду
Её искать немедля буду».
Он слову верен был как прежде.
Бродил по комнатам в надежде
Найти ту девушку, но скоро
Услышал крики той, с которой
Возлечь он обещал намедни.
Открыта дверь в покой соседний.
Войдя, он рыцаря узрел,
Тот деву повалить посмел
Впрямь поперёк её кровати
В подобранном высоко платье.
Не сомневаясь на тот счёт,
Что помощь с рыцарем придёт,
Вскричала громко, как могла:
«На помощь! Гостем приняла,
Так, рыцарь, помоги скорее,
Избавь меня от лиходея,
Кого, как не тебя просить!
Коль ты не сможешь защитить,
Свершат насилье надо мною
Впрямь на глазах, перед тобою.
Со мной возляжешь – ты в долгу,
И не достанусь я врагу,
Коль ты сейчас не будешь праздным!
О рыцарь, будь же куртуазным,
Спаси меня как мой избранник».
И видит рыцарь: некий странник
Девицу держит, крепко сжав,
До бёдер платье ей задрав.
В нём вспыхнул стыд, а следом гнев.
Но, оголенных их узрев,
Иного чувства не изведал
И сердце ревности не предал.
Два стража – здесь же, при мечах,
Перед дверями на часах,
А сзади четверо стояли,
Секиры острые держали.
С секирой не поспорит меч:
Так надвое могла рассечь
Корову поперек хребта,
Как если бы секира та
Рубила можжевельник с дроком.
Он стал терзать себя упрёком:
«Что ныне делать мне, о Боже?
Всего важнее и дороже
Искать Геньевру-госпожу.
Из-за неё я путь держу,
Так мне ль дрожать как зайцу в поле?
Будь я у Трусости в неволе,
У слабости на поводу –
До верной цели не дойду.
Остановившись, честь теряю.
Но сам себя я презираю,
Веля себе остановиться.
Грусть глубоко во мне гнездится,
Так стыдно мне и больно так,
Что призываю смерти мрак,
Но медлю, хоть близки враги.
Пусть не простит мне Бог грехи –
Без всякой говорю гордыни –
Коль я достойной смерти ныне
Смогу позор сей предпочесть.
А если запятнаю честь,
Уйду от стражей шестерых,
Не повстречав помех от них,
В чём будет подвиг заключаться?
Так поступил бы, может статься,
Последний трус и подлый самый.
Но я мольбы услышал дамы,
Она зовёт, а я в ответе,
Ведь помню о своём обете,
И мне её упрёки горьки».
Тут подошёл к дверной он створке,
Просунул голову как смог
И посмотрел на потолок.
Мечи нависшие узрев,
Он сразу отскочил, успев,
А стражи нанесли удары.
Да так стремительно и яро
О землю грянули клинки,
Что разлетелись на куски.
Он зрит: мечи раздроблены,
Знать, и секиры не страшны,
Он не ценил их совершенно[29].
И бросившись на слуг мгновенно,
Двоих локтями он настиг.
Ближайших двух ударил вмиг
Локтями и руками разом,
И оба навзничь пали наземь.
И промахнулся третий враг,
Четвёртый же ударил так,
Что плащ ему разрезал с маху,
Рассек нательную рубаху
И ранил рыцаря в плечо.
Кровь заструилась горячо,
Но не ослабил рыцарь пыла
И не пенял, хоть рана ныла,
Ускорил шаг, наоборот,
И за виски был схвачен тот,
Кто на хозяйку посягал.
Обет исполнить он желал,
Дабы потом уйти спокойно.
Проучен дерзкий им достойно.
А тот слуга, что промахнулся,
Вооружился, встрепенулся,
Секиру поднял и – вперёд.
Он чаял, ею рассечёт
Впрямь до зубов главу герою.
Воитель был привычен к бою –
Как щит использовал врага,
И поразил того слуга,
Меж выей и плечом попав;
Разрублен плечевой сустав.
А рыцарь, изловчившись вдруг,
Секиру выхватил из рук.
Оставил раненого он,
Ведь был сражаться принуждён
С двумя воителями, также
С тремя стоявшими на страже.
Все пять пустились в нападенье,

29

Он не ценил их совершенно. – Секиры в мире рыцарских романов не входили в вооружение рыцарей. Обращение с ними требовало скорее силы, чем ловкости, в отличие от копья и меча.