Филипп Васильевич всю свою жизнь занимался марками, а до него его отец и дед. Ясное дело, если с младых лет прививать человеку любовь к чему-либо, то впоследствии он будет этим одержим.
Будучи крохой, он тяготел к старине, и твёрдо решил, что он
будет этим заниматься, когда станет взрослым.
Он выучился на искусствоведческом, всю свою жизнь пахал, и только недавно смог открыть свой собственный филателистический центр, где бы он занимался оценкой марок, и устраивал бы выставки и торги.
Каждая марка несёт за собой какую-нибудь историю, легенду, это может быть нечто романтическое, или, напротив, что-то леденящее душу.
Некоторые люди ничего не смыслят в марках, они считают их обычными денежными знаками, какими они как таковые и являются, кредитными денежными ассигнациями. Другие, если в их руки попадает филателистическая редкость, решают продать её, дабы поправить своё материальное положение.
В данном случае имело место последнее, одному бизнесмену
родственник оставил в наследство одну дорогую, немецкую марку, и он решил продать ценность, которая ему как реликвия не нужна была, и сбором филателистических редкостей он никогда не занимался.
Марку тут же оценили, её примерная стоимость оказалась около двухсот тысяч долларов, вернее, на аукционе она могла дойти до этой суммы, и за неё мог столько выложить какой-нибудь обезумевший коллекционер.
Маркой занимался Тимошин Эдуард Петрович, один из лучших экспертов, всю свою жизнь посвятивший изучению марок, профи в своём роде.
Он проверил марку на подлинность, оценил, и убрал в сейф, а на следующий день, когда должен был быть аукцион, Филипп Васильевич не обнаружил марки на месте.
Он очень удивился, и решил сначала, что Эдуард Петрович взял её ещё раз только что, и постучался к нему в кабинет, но ответом ему послужило молчание.
Вот тут-то и настала пора переполошиться.
Он быстро выяснил, что Эдуард Петрович сегодня ещё вообще не приходил, а вчера он очень поздно вернулся, сказав охране, что что-то забыл у себя в кабинете.
Потом он очень быстро спустился, сел в такси, и более не появлялся. Милиция уже была у Тимошина дома, там полный бедлам, всё перевёрнуто верх дном, документов эксперта не обнаружено, и он словно сквозь землю провалился.
За границу он не уезжал, ни в аэропорту, ни на
железнодорожном вокзале его следов не обнаружено, он словно в воду канул.
- А Эдуард Петрович вам не говорил по поводу марки? – спросила я, - он не говорил, что с ней может быть что-то не так?
- Что с ней может быть не так? – удивился Филипп Васильевич.
- Значит, не говорил, - сделала я вывод, - а расскажите мне об Эдуарде Петровиче.
- Что именно вы хотите знать? – осведомился он.
- Я хочу знать о нём всё, - я поудобнее устроилась в крутящемся кресле, - у него есть семья? Дети?
- Он совершенно одинок, - вздохнул Филипп Васильевич, - он
так говорил, я в его жизнь никогда не лез. Сказал, что супруга умерла много лет назад, детей у них не было, и живёт он один.
- А друзья у него были?
- Я не знаю, - развёл руками Филипп Васильевич, - он не говорил, что у него есть друзья, наши отношения были чисто рабочими, а здесь он практически ни с кем близко не общался. Он мне казался абсолютно честнейшим человеком, во всяком случае, я составил для себя о нём такое мнение. Он душой болел за исторические ценности, и переживал от того, что огромное количество раритетов, коими богата Россия-матушка, безвозвратно сгинуло за пределами границы. Он сам собирал марки, он знал в них толк, профи высокого класса.
- У меня есть информация, что марка эта, которую он якобы украл, будто с ней что-то неладно, - решила я дать ему в лоб, чтобы сделать более откровенным.
- Что с ней может быть неладно? – не понял меня Филипп Васильевич.
- Я не знаю, - развела я руками, - мне больше ничего неизвестно. Я думала, что вам хоть что-то известно по этому поводу.
- Я ничего не знаю, - развёл руками Филипп Васильевич, - он мне ничего не говорил, и я даже представить не могу, что с ней что-то может быть неладно.
- Хорошо, - встала я с места, и Кира вслед за мной, - пока
вопросов больше нет, я с вами свяжусь, если они возникнут.
- Тогда всего наилучшего, - кивнул он мне, и покинули
кабинет.
- Ну, ты вообще даёшь! – ошеломлённо протянула Кира, когда мы спускались по лестнице, - и ты часто этим занимаешься?
- Да постоянно что-то подворачивается, - улыбнулась я, - последний раз вот по весне в историю влезла.
- А твой муж как к этому относится? – посмотрела на меня Кира.
- Отрицательно он относится, - хмыкнула я, доставая из сумочки сигареты, зажигалку, и, едва мы оказались на улице, закурила, - он этого терпеть не может, и мы без конца ругаемся по этому поводу. Ты ему не говори, что я опять
вляпалась.
- Да больно надо вам отношения в семье портить, - пожала плечами Кира, - Вик, я сейчас умру с голоду, я дико хочу есть.
- Ещё и время обеда не подошло, а ты есть хочешь, - гневно воскликнула я, - даже не выдумывай, я тебе раньше трёх часов ничего не дам.
- Ты меня уморишь, - заскулила Кира, - у меня уже желудок ссохся.
- Хватит о желудке, - сделала я скорбную мину, - слышать о еде больше не могу!
- А я есть хочу, - воскликнула Кира, - я ни о чём думать не могу, кроме как о еде. Можно, я хотя бы пирожок куплю?
- Нельзя, - категорично ответила я, - нет, это просто невозможно.
С тобой надо что-то делать, и я знаю, что.
- Что? – испуганно спросила Кира.
- Пойдёшь на восточные танцы, - рубанула я с плеча.
- Это ещё зачем? – воскликнула Кира.
- Чтобы похудеть, чтобы походка стала сногсшибательной, знаешь, я тоже с тобой займусь, - воодушевилась я, - ты будешь полдня плавать, а остальные полдня на тренажёрах заниматься, и каждый день по часу восточными танцами. Есть такой танец, Белле Денс называется, восточный. Это египетская классика. Их вообще много, этих восточных танцев, но этот самый сложный, и очень красивый.
- И на фиг мне эта классика нужна? – тупо спросила Кира.
- Я тебе уже сказала, - отрубила я, - а я хочу, чтобы ты не ныла у меня над душой, со своим коронным, я есть хочу. А в школе танцев нет буфета, и никто тебя оттуда не выпустит.
- Это ещё почему? – плаксиво осведомилась Кира.
- Потому что я так хочу, - зашипела я, - а если не будешь слушаться, я тебе пластическую операцию по отсасыванию жира, и по уменьшению желудка сделаю, будешь знать у меня, где раки зимуют.
- Наверное, под водой, - растерянно проговорила Кира.
- Кто под водой? – опешила я.
- Да раки под водой зимуют, наверное, - выдала Кира, а я так на неё посмотрела, что она тут же замолкла.
- Слушай, ты мне надоела, - поморщилась я, - и мне надоело,
что ты гудишь над ухом, подумать не даёшь. Поезжай-ка ты домой, и поплавай в бассейне, а я пока тебе курсы подберу, чтобы отвлечь тебя от еды, - и подбежала к машине такси.
Я посадила Киру в машину, а сама поехала к Эдуарду Петровичу домой. Баба с возу, лошади легче!
Я ловко въехала на стоянку, и выпрыгнула из машины. Патриаршие пруды, как я люблю здесь бывать. Это место почему-то ассоциируется у меня с Булгаковым, с его бессмертным романом « Мастер и Маргарита ».
Маменька не любила этот роман, а папа говорил, что он не стоит того ажиотажа, который вокруг него был. Мне его потом вслух читал Дима, когда я простудилась, и лежала в постели.
Я так и не поняла, почему они так негативно отнеслись к
произведению, может, потому что терпеть не могут всякую чертовщину. Я же на этом помешана, с упоением читала « Дракулу » барона Олшеври, и Брема Стокера читала. Господи! Да чего я только не читала! У Димки огромная библиотека, и я от него заразилась страстью к библиофилии. А каким Димка был нежным мужем! Хоть и деспотичным, хоть и ревновал меня к каждому придорожному столбу, даже пару раз руку на меня поднял.