С этими мыслями я отправилась в путь, дождь стоял стеной, и особо разогнаться я не могла, из опаски во что-нибудь врезаться.
До Заболоцка я добралась за три с половиной часа, о въезде в город извещал знак, я пролетела через него, и очутилась в провинциальном городке.
Оглядываясь по сторонам, я искала нужный мне адрес, пока не выехала к красивейшей церкви, купола которой сверкали золотом на солнце. Я невольно залюбовалась этим зрелищем, и вышла из машины.
Я не воцерковленный человек, да и не крещёный, но перед церковью испытываю некое благоговение.
Я огляделась по сторонам, и увидела пожилого мужчину, даже не пожилого, а изрядно побитого жизнью, и рано состарившегося. Он сидел на крылечке покосившейся домушки, и грыз семечки, жмурясь на солнышке. Погода в этом Заболоцке была чудесная, и светило солнце, не то, что сейчас в Москве.
- Здравствуйте, - подошла я к нему, - вы здесь всех знаете?
- Конечно, - закивал он головой, оглядывая меня с ног до головы, - ты кого ищешь, что ль?
- Мне нужна Симонова Авдотья Макаровна, - вежливо сказала я, - она вроде в церкви работает.
- Верно, - тут же кивнул мужчина, - Авдотья продаёт свечки, ты иди в церкву, она тама сейчас.
Я молча кивнула, и пошла к церкви. Потянула на себя тяжеленную дверь, и очутилась в тёмном помещении, где со стен глядели лики святых, а пламя свечей бросало неровные блики. Я невольно поёжилась, мне даже в пиджаке было холодно. Особенность старинных зданий, холодно даже в сорокаградусную жару.
- Здравствуй, дитя, - услышала я тихий голос, обернулась, и увидела миловидную женщину в платке.
- Здравствуйте, - прокашлялась я, - мне нужна Авдотья Макаровна. Вы не подскажете, как её найти?
- Я Авдотья Макаровна, - тихо сказала женщина, - а что тебе нужно, дитя? Откуда имя моё знаешь? И почему ты в брюках, да с непокрытой головой в церкву вошла?
- Простите, - я слегка стушевалась, - мне даже в голову не пришло.
- Ничего, сейчас я дам тебе юбку и платок, - сказала она с улыбкой, - специально для городских прихожан держим, незнающих. Держи, - она протянула мне цветастую юбку, длинной чуть ли не до пола, и синий платок.
Не очень было уютно надевать платок, наверное, его до меня уйма народу одевала, и мне совсем не улыбалось подцепить педикулёз. Но откуда ж мне было знать?
- И лба не перекрестивши, - качала головой Авдотья Макаровна.
- Я некрещёная, - вырвалось у меня.
- Это как же так? – всплеснула она руками.
- Да так получилось, - я окончательно впала в ступор, - я решила вместе с моими детьми покрестится, когда им годик будет.
- Молодец, - одобрила меня Авдотья Макаровна, - а какой у тебя ко мне вопрос?
- Я по поводу вашей младшей дочери, Мирославы.
- Не говори её имя, - замахала руками женщина, - Господи! – она
стала истово крестится, - моя бедная девочка! С ней всё
хорошо?
- Да как вам сказать, - я слегка растерялась, - скажите, ведь она вам не родная?
- Откуда ты знаешь? – побледнела Авдотья Макаровна, - это тебе Зинаида наболтала? Не слушай сплетницу, ложь её слова.
- Только почему-то вы сначала спросили, откуда я знаю, а потом сказали, что это не правда, - поймала я её за язык, - лучше давайте начистоту. Вашей дочери грозит тюрьма, причём срок огромный, и я пытаюсь её спасти, я почти уверена, что кто-то пытается её подставить.
- Наверное, ты адвокатом работаешь? – предположила Авдотья Макаровна, а я покачала головой.
- Я частный сыщик, - внесла я ясность, - я случайно столкнулась с вашей дочерью...
Когда я замолчала, она шумно вздохнула, и покачала головой.
- Бедная моя девочка, - сдавленно проговорила Авдотья Макаровна, - зачем она сбежала? Что за блажь ей пришла в голову, своих родных искать? – она вышла из-за стойки, и обессилено опустилась на скамейку у стены.
- Слушай...
В деревнях принято рожать помногу детей, это испокон веку ведётся. Василий Иванович и Авдотья Макаровна были из больших семей, и другого просто не понимали. Они родили семерых детей, на подходе был восьмой, но он погиб в роддоме.
Лично я такого не понимаю. Зачем плодить голь перекатную?
Когда я рожала своих деток, я точно знала, что дам им всё на свете, что они ни в чём не будут ограничены. Никто им не будет плевать вслед, у них будут лучшие игрушки, и лучшая одежда.
Симоновы же бедны невероятно, едва дети встают на ножки, их тут же приучают к труду, но с Мирославой оказалось труднее.
Авдотья Макаровна родила девочку поздно, ей тогда сорок пять стукнуло, роды были тяжёлыми, она сама едва выжила, и лишилась возможности больше иметь детей. Врачи в местной больнице коновалы, и девочка умерла, прожив всего неделю, пока сама роженица лежала с осложнениями.
И тогда они с мужем решили, раз их девочка умерла, надо
осчастливить другую, взять приёмного ребёнка. Но они не хотели, чтобы старшие плохо относились к младшей, раз она не родная, и решили всё сохранить в тайне.
Пока Авдотья Макаровна лежала в больнице, Василий Филиппович связался с Алевтиной Филипповной, их общей знакомой, работающей в приюте для детей.
Алевтина Филипповна тут же дала им ребёнка, помогла всё оформить, и из больницы женщина уже вернулась с малышкой.
Началось всё с того момента, когда Авдотья Макаровна решила искупать дочку, и заметила у неё на боку татуировку.
Изумлению женщины не было предела, и она пошла к
Алевтине Филипповне, чтобы прояснить ситуацию.
- Да я не имею понятия, откуда у неё татуировка, - растерянно проговорила Алевтина Филипповна, - сдавая детей в приют, у нас можно не сообщать никаких координат. Просто приносишь ребёнка, кладёшь перед дверью, звонишь, и быстро уходишь. Правда, при девочке была метрика, родители, Иванов Иван Иванович, и Иванова Мария Сергеевна. Если ребёнок с метрикой, мы оставляем ему имя, данное родителями, как и в данном случае.
- Но у неё крест на шее был надет, - продолжала упорствовать Авдотья Макаровна, - причём крест не православный, католический. Наверное, её сразу окрестили, только крестик неправильный купили.
- Я не видела креста, - покачала головой Алевтина Филипповна.
- Она была в пелёнках, наверное, ты не успела раздеть малышку?
- Как её принесли, тут же Василий прибежал, и я отдала ему девочку, - пожала плечами директор приюта.
Так Авдотья Макаровна ничего от неё и не добилась, но девочка оказалась особенная, и это всем было видно.
Все дети в их семье трудоголики, а Мирослава стремилась к умственной работе. Она много читала, единственная из всех детей, кто окончил школу, и мечтала продолжить образование.
Но Василий Иванович был категорически против, он запретил девочке даже думать о дальнейшем образовании, считая, что оно ей не понадобиться.
Но девочка была очень упрямой, и делала всё по-своему, ни с
кем не считаясь. Она такой хай подняла, когда Василий Иванович не хотел, чтобы она одиннадцатилетку заканчивала. Считал, что и девяти достаточно, но она была упрямой и упорной, и добилась своего. Она умела добиваться, а соседи головой качали, глядя на красивую девочку, с годами делающуюся только ещё краше, и очень строптивую.
Больше всего Авдотья Макаровна боялась, что Слава спросит про татуировку, но та и не заикалась.
Школу Слава окончила на отлично, а потом к ним прибежала любопытная соседка Зинаида, и доложила, что видела Мирославу, садившуюся в машину к какому-то парню.
Изумлению Симоновых не было предела, потом они впали в ярость. Вернее, в ярость впал Василий Иванович, а Авдотья Макаровна здорово расстроилась. Она очень любит свою дочку, хоть она ей и не родная.
Когда Мирослава пришла домой, на неё обрушился скандал, отец вышел из себя, и для острастки ударил Мирославу.
- Да ты малолетняя проститутка, - заорал он не своим голосом, - немедленно пойдёшь матери в церкви помогать!