- И не подумаю! – заорала в ответ Мирослава, - я вообще поеду в Москву, искать своих настоящих родителей!
- Что ты сказала? – переспросил Василий Иванович свистящим
голосом, а Авдотья Макаровна схватилась за сердце. Именно этого она больше всего боялась.
- Я знаю всю правду, - холодным тоном сказала Мирослава, - что я не ваша дочь, что вы меня взяли из приюта. Я давно об этом знала, меня и татуировка удивила, и явное отличие от вас. Конечно, можно было предположить, что на мне сбой случился, но зачем вы мне татушку накололи? К тому же татуировку дорого наколоть, а вы деньги никогда ни на что лишнее не выбрасываете. Когда я соображать стала, пошла в приют, и в лоб спросила Алевтину Филипповну, не удочеряли ли вы меня? Довольно! Я уезжаю в Москву, один человек мне поможет. Я найду своих родителей, и спрошу у них, почему они от меня отказались, - и она пулей вылетела из дома, и больше они её не видели.
- Она по жизни бунтарка, - сжала пальцами виски Авдотья Макаровна, - но она моя младшая дочка, хоть и названная, но я её очень люблю. Вы ей поможете? – она смотрела на меня с дикой надеждой в глазах.
- Обязательно, - поспешила заверить я, - я обязательно ей помогу.
- Передайте ей крестик, - вдруг сказала она, - это принадлежало её родителям, - она вынула из кармана довольно массивный крестик, без распятия, но очень красивый.
- Хорошо, - я взяла вещицу, - я обязательно передам. Скажите, а где этот приют?
- Он в соседнем городке, - со вздохом сказала Авдотья Макаровна, и вернулась за стойку.
Я сделала было несколько шагов, и повернула обратно.
- Извините, а у вас тут никакой литературы для детей не продают? – спросила вдруг я, - хочу дочери дать почитать, только что-нибудь для её возраста.
- А сколько вашей дочке? – заинтересовано спросила Авдотья Макаровна.
- Ей почти четыре, в сентябре исполнится.
- Рановато ей ещё, - задумчиво проговорила Авдотья Макаровна, - просто она не поймёт. Хотя можно попытаться, просто для развития. Подождите пару минут, - она скрылась в комнатушке, а я стала рассматривать книги, и выставленные на продажу иконы.
Моя бабушка была набожной женщиной. Мама мне рассказывала, что она была суровой дамой, воцерковленной, и я частенько рассматриваю снимки, с которых на меня смотрит строгая женщина в старомодном одеянии.
Когда мне исполнилось восемнадцать, маман отдала мне целый десяток старинных икон, сказав, что они принадлежали бабушке.
- Она очень хотела, чтобы иконы были твои, - сказала тогда маменька, - она в завещании особый пункт составила, где оговорила твои права. До твоего совершеннолетия иконы находятся у меня, а потом я передаю их тебе,
- А об Асе она не подумала? – всплеснула я руками, - может, стоило их разделить пополам?
- Не надо ничего делить, это воля твоей бабушки, - покачала головой маман, и так всё и осталось, а Ася никаких претензий не предъявляла.
- Держите, - принесла мне книжку в тонком переплёте Авдотья Макаровна, - попробуйте ей почитать. Может, понравится.
Поблагодарив, и расплатившись, я вышла на улицу, и села в свой джип. Засунула крестик и книжку в сумочку, и повернула ключ в зажигании. Авдотья Макаровна мне примерно объяснила, как добраться до приюта, и я поехала в соседний город. Быстро нашла приют, но там мне сказали, что Алевтина Филипповна год назад вышла на пенсию, и дали её адрес.
Так же без труда я нашла дом Алевтины Филипповны, вышла из машины, и подошла к забору. И тут же увидела женщину, копошащуюся в огороде.
- Здравствуйте, - крикнула я, перегнувшись через забор.
- Здрасте, - подняла голову женщина, разогнулась, и вытерла руки о штаны, - что вам нужно?
- Миленич Эвива Леонидовна, частный сыщик, - я вынула удостоверение, - мне нужно с вами поговорить. Вы ведь Алевтина Филипповна?
- Верно, - женщина подошла к забору, - а о чём вы хотите поговорить? – и она открыла калитку, - проходите, - и кивнула на лавочку.
Я присела на скамейку, окружённую кустами сирени, и откинула назад волосы.
- Вы помните девушку, которая, вероятно, приходила к вам
недавно? Её зовут Мирослава, она очень красивая. Чёрненькая, с синими глазами. Вы в своё время оформили удочерение для знакомых Симоновых.
- Господи! – приложила руки к щекам Алевтина Филипповна, - что с ней случилось?
- С чего вы взяли, что с ней что-то случилось? – я тут же насторожилась.
- Иначе и быть не могло, - помотала головой Алевтина Филипповна, - её родители умоляли меня спрятать Мирославу, они чего-то очень боялись...
Это случилось вечером, когда Алевтина Филипповна уже собиралась уходить домой, и запирала двери учреждения.
Она уже сделала несколько шагов, как вдруг к ней кинулась молодая женщина, и упала на колени.
- Пожалуйста, прошу, умоляю, помогите! – буквально взвыла женщина, и Алевтина Филипповна попятилась.
- Простите? – растерянно пролепетала она.
- Спасите нашу дочь! – и женщина судорожно заплакала.
- Успокойтесь, - подняла её с колен Алевтина Филипповна, - вы можете объяснить, что вам нужно?
Она провела пару в приют, в свой кабинет, и усадила на диван. Женщина просила только об одном, чтобы её дочь спрятали. Девочке грозит нешуточная опасность, и её нужно срочно спрятать. Они дали документы на имя Мирославы Ягода, письмо, и просили передать его девочке, когда ей исполнится восемнадцать, или когда она сама придёт.
- Я передала ей письмо, - тихо проговорила Алевтина Филипповна, - когда она пришла.
- Что было в этом письме? – напрямик спросила я, - только не говорите, что вам не было любопытно, и вы не заглянули в письмо, храня его пятнадцать лет.
- Ладно, чего уж там, - вздохнула Алевтина Филипповна, - читала я письмо. При помощи пара из чайника отклеила, прочитала, а потом обратно заклеила. В этом письме говорилось, что Мирослава из знатного, испанского, герцогского рода. Я толком ничего не поняла, но в этом письме родители просили девочку спрятаться, и носа не показывать, и никому не говорить, кто она такая. О чём они только думали, когда это письмо писали? Да у девчонки глаза и зубы загорелись, едва она услышала про тайну.
- Что за тайна? – сурово осведомилась я.
- Мне откуда знать? – пожала плечами Алевтина Филипповна, - я про то говорю, что ей сразу интересно стало, что с её родителями произошло, и почему они от неё отказались. У неё любопытство на лице было написано, и она меня стала расспрашивать. Только что я знаю? Всё в тайне вообще надо было сохранить, а тут ещё и Зина бросилась болтать, не язык у человека, а помело поганое. Не надо было этому типу ничего говорить, только сдаётся мне, заплатил он ей.
- Кто и кому заплатил? – сурово осведомилась я, - вы выдаёте информацию по крупицам. Чётко всё расскажите.
Несколько лет прошло с момента удочерения Мирославы, девочке уже десять стукнуло, когда к Алевтине Филипповне пожаловал нежданный гость.
Она его не разглядела толком, на незнакомце был чёрный
плащ с капюшоном, который закрывал пол лица. Была осень на дворе, и лил проливной дождь, но капюшон мужчина не снял даже в кабинете.
- Простите за вторжение, - хрипло проговорил он, - но меня интересует девочка, которую сдали сюда десять лет назад. Её зовут Мирослава Ягода, и я её родственник.
- Что же вы так поздно пришли, родственник? – склонила голову Алевтина Филипповна, - и кто такая Мирослава Ягода? Что-то я такую не припомню.
- Поймите меня правильно, - со вздохом сказал мужчина, - моя невестка мне ни слова не сказала о внучке, у меня с ней плохие были отношения. Только недавно я обнаружил дневники сына, и прочитал в них о внучке. Эта женщина сдала новорожденную дочку, никому ничего не сказала. Возможно, что девочку удочерили, дайте мне какие-нибудь наводки.
Алевтину Филипповну покоробило слово « наводка », и она решила не вызывать подозрений, сославшись на то, что мимо неё прошла масса детей, и пошла в архив.
С чистой совестью она принесла свидетельство о смерти девочки, и незнакомец нахмурился. Он не понравился директрисе с первого взгляда. И хоть глаз его она не видела, только нижнюю часть лица, но его слов хватило, и она поняла, что он лжёт. Если женщина не сказала никому о том, что сдала девочку в приют, то кто был с ней в тот вечер?