Никита не рискнул садиться за руль сразу после обеда, хотя один-два бокала вина во Франции вполне укладывались в разрешенные для водителей нормы. Он отлично помнил и серпантин по дороге в Каор, и узкие улочки Лантерн – не хотелось слишком напрягаться по дороге домой. Большинство магазинов было еще закрыто на ланч, поэтому он прихватил из машины фотокамеру и отправился на прогулку, выветривать хмель.
Городок оказался симпатичным. Никита неспешно брел по центральной улице, Бульвару Гамбетты, как вдруг инстинктивно отпрянул от непонятной железки под ногами. При ближайшем рассмотрении она оказалась плоской ракушкой из серого металла размером с ладонь, вмурованной в каменную кладку мостовой. Через сотню метров попалась еще одна. Затем он увидел похожее изображение на керамическом медальоне у какой-то двери.
Никита достал фотоаппарат и сделал несколько снимков. «Это неспроста! – сказал он себе. – Завтра спрошу Изабель».
Изабель ведь из Каора… Никита попытался представить себе, в каком из окружающих домов могла бы жить эта необыкновенная девушка.
Как-то сам собой начался воображаемый разговор:
– Видишь, дорогая, окна на верхнем этаже? Оттуда наверняка прекрасный вид на бульвар. Платаны закрывают фасад от солнца, в квартире должно быть прохладно даже в жару. У этого окна ты могла бы стоять по утрам с чашкой кофе перед тем, как ехать к нам в Лантерн на работу. Хотя нет. Не подходит. На этой улице слишком много машин. Давай поищем что-нибудь получше.
Никита увлекся игрой. Он шел по бульвару, глазел по сторонам и мысленно беседовал с Изабель:
– Дорогая, а вот еще красивый дом в переулке справа, в стороне от бульвара. Нет, прости. Это место тебе тоже не подойдет. На первом этаже бар, здесь по вечерам шумно.
Он миновал еще пару кварталов и остановился напротив трехэтажного особняка с резной деревянной дверью, прекрасной лепниной на фасаде и арочными окнами. Внизу располагался безобидный офис мобильного оператора и агентство недвижимости, а на втором этаже, за ажурной решеткой большого балкона, выстроились в шеренгу горшки с круглыми вечнозелеными кустами.
– Вот этот подойдет! – обрадовался Никита.
Он представил себе Изабель на фоне развевающихся занавесок в проеме балконной двери и уже почти разместил рядом с ней себя самого в небрежной позе, одетого в льняные брюки и легкую рубашку. В этот момент на балконе появился старый, сгорбленный человек с абсолютно белыми волосами. Он остановился между зелеными шарами растений и замер, глядя вниз, на тротуар. Старческие пальцы на перилах были похожи на крючковатые когти большой птицы, морщинистое лицо не выражало эмоций. Никита мгновенно забыл об Изабель. Старик выглядел существом, уже наполовину покинувшим этот мир, тенью себя самого. Легкомысленная атмосфера летнего дня лишь усиливала драматизм его согбенной фигуры.
Никита спрятался в тени платана и припал к видоискателю. Он старался не привлекать к себе внимания: ему не следовало фотографировать человека практически в упор без его согласия. Никита испытывал неловкость, тайком вторгаясь в чужую жизнь, но все же сделал несколько снимков. Уж очень перспективным казался сюжет.
Через несколько минут старик зашевелился, оторвал руки от перил, приветствуя кого-то, и зашаркал в дом. Никита едва успел разглядеть пожилую женщину, которая с усилием открыла богатую входную дверь особняка и скрылась внутри. Это могла быть жена, или даже дочь, или помощница по хозяйству, или сотрудница социальной службы – неважно. Было приятно думать, что старик встретился с той, которую ждал.
Тайная фотосессия разожгла творческий азарт. Никите требовалось продолжение.
Городские указатели повели его с бульвара в сторону средневековых кварталов. Он останавливался на каждом шагу, чтобы сделать снимок, хотя фотографировать в тесных улочках было сущим наказанием: то глубокая тень, то ослепительно яркое солнце, то припаркованные автомобили, то фонарные столбы. Городской кафедральный собор был так плотно зажат окружающими зданиями, что снять готические фасады не получилось даже специальным объективом. Удача поджидала внутри собора, который оказался неожиданно просторным. Никита застрял здесь минут на двадцать, снимая лучи света, которые били сквозь цветные витражные окна.