В целом 1990-е годы были временем благоприятного синтеза традиций отечественной историографии и достижений мировой исторической науки. Своеобразным научным итогом этого десятилетия стало появление на рубеже 1990-х — 2000-х годов ряда монографий, которые и сегодня в значительной степени определяют горизонт будущих исследований в области изучения социокультурных аспектов истории России XX века[90].
Несомненно, следует упомянуть те немногочисленные обращения к социально-психологической тематике, которые были осуществлены отечественными историками непосредственно на материале 1930-х годов. Одним из первых к изучению общественного сознания жителей советской России в сталинский период обратился С. А. Шинкарчук[91]. Его книге был свойственен определенный налет публицистичности, характерной для многих исторических работ первой половины 1990-х годов. Тем не менее автор, на основании значительного количества архивных источников, предпринял попытку реконструировать политические настроения различных социальных групп советского социума (рабочих, крестьян, интеллигенции) на протяжении всего периода 1930-х годов. Основная причина устойчивости большевистской власти, по мнению исследователя, заключалась в аполитичности советского общества, уставшего от войны и разрухи предшествующего периода. Вместе с тем выводы С. А Шинкарчука носили слишком общий характер и концентрировались главным образом вокруг темы отношения народа к политическому режиму. Другим автором, на протяжении двух последних десятилетий изучающим представления советских граждан о мире за пределами СССР, является известный московский историк А. В. Голубев[92]. Для понимания эволюции массового сознания населения СССР в 1930-е годы особенно важны его наблюдения о сокращении каналов поступления информации об окружающем страну мире и усилении цензурных ограничений, о создании информационного пространства, сформированного в основном официальными СМИ.
В 1990-2000-е гг. появился ряд диссертаций, в которых исследуется реакция крестьянства на жесткое государственное вмешательство во внутреннюю жизнь деревни[93]. Несмотря на то обстоятельство, что исходной категорией для Э. В. Гатилова является понятие «менталитет», для Б. О. Воронкова — общественное сознание, а для М. В. Левковой — социальный протест крестьянства, в основе всех трех диссертаций лежит традиционная для отечественного крестьяноведения схема анализа. Все три названных автора сходятся в мысли о том, что государственная политика в 1930-е годы оказала разрушающее влияние на традиции сельского мира, стала главным фактором трансформации жизненного уклада деревни и вызвала к жизни разнообразные формы крестьянского протеста. Подобный вывод можно встретить и в диссертациях, посвященных трансформации крестьянской психологии в период коллективизации[94]. Другой проблематике посвящена докторская диссертация Н. Б. Барановой, выполненная в духе «тоталитарного» подхода[95]. В основе этой работы лежит мысль о том, что господство тоталитарного государства зиждится на монополизации информационного пространства официальной идеологией. Средством такой монополизации может выступать создание различного рода идеологических концептов (мифов, по терминологии автора), которые затем внедряются в массовое сознание. Характеристика основных мифов советской культуры 1930-х годов (мифы о «новом человеке», «светлом будущем», коллективе, вожде, герое, «классовом враге» и «рае социализма»), а также практики их внедрения в массы и стали предметом исследования Н. Б. Барановой. Итогом этой мифологизации общественного сознания, по мнению исследовательницы, стало «упрощение личностной структуры», когда «человек искусственно задерживался в своем личностном и духовном развитии»[96]. Выводы Н. Б. Барановой несколько дополняет — в отдельном сюжете о концепте коллективизма — диссертация ее ученицы Н. А. Володиной[97]. Наконец, одной из лучших работ в области изучения социально-психологических аспектов истории 1930-х годов, как нам представляется, является диссертация С. И. Быковой, посвященная проблеме политических представлений горожан Урала[98]. Активно используя различные антропологические теории, она анализирует политику как социокультурное явление. По мнению С. И. Быковой, для советской политической культуры был характерен особый хронотоп, в котором прошлое и настоящее не имели самостоятельной ценности. В такой культуре смысл человеческой жизни определялся ее устремленностью в будущее. Эта особенность, по мнению уральской исследовательницы, имела два следствия: 1) формировала определенные маркеры для обозначения категорий социальной стратификации («бывшие», «новые» люди); 2) создавала новую этическую систему, в которой обесценивались ценности частной жизни. В итоге эти базовые предпосылки привели в 1930-е годы, с одной стороны, к появлению культа вождей и героев, а с другой, обусловили формирование в общественном сознании зловещего образа «врага народа», тем самым в какой-то мере способствуя эскалации репрессий. Суммируя вышесказанное, мы можем заключить, что несмотря на появление в 1990-е — 2000-е годы ряда интересных исследований, посвященных различным сюжетам социокультурной истории, так или иначе характеризующих те или иные стороны политического сознания крестьянства 1930-х годов, его комплексный анализ так и не стал предметом глубокого научного анализа.
90
Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революцион ного насилия. М., 1997; Яров С. В. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917–1923 гг. СПб., 1999; Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 — март 1918 г.). Екатеринбург, 2000; Колоницкий Б. И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры Российской революции. СПб., 2001; Нарский И. В. Жизнь в катастрофе. Будни населения Урала в 1917–1922 гг. М., 2001. Чураков Д. О. Революция, государство, рабочий протест: форма, динамика и природа массовых выступлений рабочих в Советской России. 1917–1918 годы. М., 2004.
91
Шинкарчук С. А. Общественное мнение в Советской России в 1930-е годы (по материалам Северо-Запада). СПб., 1995.
92
В частности, см. его работы: Голубев А. В. Запад глазами советского общества (основные тенденции формирования внешнеполитических стереотипов в 30-х годах) // Отечественная история. 1996. № 1; он же «Если мир обрушится на нашу республику…»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. М., 2008.
93
Гатилов Э. В. Исторические и социально-психологические аспекты развития крестьянства Черноземья (1927–1941 гг.) Дисс… канд. ист. наук. Воронеж, 1998; Воронков Б. О. Восприятие крестьянством Центрального Черноземья политики партийно-государственного руководства СССР во второй половине 1920-х — первой половине 1930-х годов. Дисс… канд. ист. наук. Воронеж, 2003; Левкова М. В. Социальный протест колхозного крестьянства Европейского Севера России в 1930-х — первой половине 1940-х гг. Автореферат дисс… канд. ист. наук. Сыктывкар, 2006.
94
Вострова С. Н. Изменения в социальной психологии крестьян Восточной Сибири (1929–1933 гг.). Дисс… канд. ист. наук. Красноярск, 2005; Серебрякова И. Г. Социальная психология крестьянства Урала в период сплошной коллективизации (1929–1933 гг.). Дисс… канд. ист. наук. Екатеринбург, 2006.
95
Баранова Н. Б. Власть и воздействие на массовое сознание в тридцатые годы XX века. Дисс… докт. ист. наук. М., 1997.
97
Володина Н. А. Идеологема коллективизма и ее внедрение в массовое сознание в 1930-е годы (на материалах Средне-Волжского региона) Дисс… канд. ист. наук. Пенза, 2002.
98
Быкова С. И. Политические представления советских людей в 1930-е годы (на материалах Уральского региона). Дисс… канд. ист. наук. Екатеринбург, 2002.