Впрочем, самостоятельное осмысление ситуации оставалось, вероятно, уделом немногих, более образованных жителей деревни. Ярким примером подобного мыслящего крестьянина может служить В. А. Тихомиров из деревни Корбаньга Свердловско-Сухонского района. Человек с богатым жизненным опытом, в свое время участвовавший в работе партийных съездов и лично слышавший речи В. И. Ленина, он внушал ужас местным партийным агитаторам, не способным противостоять ему в споре. Интересными представляются и его политико-экономические воззрения. В частности, один из идейных оппонентов В. А. Тихомирова, пусть и крайне тенденциозно, следующим образом пересказывает его выступление перед крестьянами Корбаньги: «Тихомиров первый заводит разговор. Политика партии и советской власти по отношению к крестьянству неправильна. Все время жмут и давят кр[естья]н. Чем все это кончится. И когда дадут нам свободу развития. Правительство должно дать крестьянину полную собственность на землю. Без этого мужик работать не будет и что бы не писали и не говорили, а мощность с[ельского] хоз[яйства] не поднять. Нужно строить политику так, чтобы кр[естьяни]н жил и развивался т. к. ему хочется, нужно мужика оставить в покое. Колхозы это все вздор и чепуха, на них никогда ничего не выходит и не выйдет <…> крестьянину нужно отбросить от себя все эти социалистические бредни, а нужно вернуть капитализм, без него кр[естьяни]н погибнет»[165]. Разумеется, подобные деревенские Ермилы Гирины[166] были немногочисленны, да и шанс разделить предполагаемую судьбу некрасовского героя в условиях сталинской юстиции 1930-х годов был у них значительно больше, тем не менее они обладали серьезным влиянием на крестьянские массы. Важно подчеркнуть и то, что наиболее вдумчивые из крестьян не могли не увидеть усиливавшейся конфронтации между властью и крестьянством. Тот же В. А. Тихомиров говорил: «Все же интересно, чем все это кончится. Или власть большевиков победит крестьянство, или крестьянство победит власть». Таким образом, конкретная ситуация оценивалась им в категориях военных действий. А ведь все это могло послужить импульсом для массовых выступлений. Услышав «правду-матку» от подобной Тихомирову харизматической фигуры, крестьяне запросто могли пойти чинить свой справедливый суд в деревне.
Еще одним важным мотивом неприятия крестьянством коллективизации была практика деятельности недавно созданных коллективных хозяйств Севера. В деревнях постоянно говорили о бесхозяйственности в колхозах, организованных, по мнению жителей, «местными лодырями», о падеже скота, отсутствии скотных дворов, кормов и инвентаря, о невозможности прокормить семью на колхозные заработки. Эта тема в политическом дискурсе крестьянства перекликается с отмеченными выше мотивами экономической разрухи, однако важным представляется отметить, что помимо бесхозяйственности крестьянам, по-видимому, претил в какой-то мере сам способ колхозной активности, в частности постоянные колхозные собрания. В ряде случаев были зафиксированы призывы игнорировать колхозные собрания, поскольку все вопросы все равно решаются без участия крестьян[167]. На территории Шуйского района собрания называли ругательным словом «блядка»[168]. В деревне Будринской Устьянского района даже существовала поговорка-присказка: «Умный бедняк на печке лежит, а дурак бедняк по два вечера на собрании сидит»[169]. Тема «отдыха на печи» как противопоставления колхозной активности присутствует и в ряде других документов. Она, видимо, имела достаточно широкое хождение в повседневной жизни селян Русского Севера. Так, единоличник Буракин, посмеиваясь над работающими над устройством скотных дворов колхозниками, как-то сказал им: «Вот вы вступили в колхоз и мерзнете на морозе, а я не в колхозе и лежу на печке»[170]. Крестьянин Лешуконского района П. А. Тенев писал в письме к своему сыну: «Ты велишь идти в коммуну, но я не пойду, пока хочу на своей печи лежать»[171]. Об этом же говорится и в частушке, бытовавшей на территории Каргопольского района: «Хорошо тому живется, / Кто записан в бедноту. / Хлеба на печь доставляют, / Как ленивому коту»[172]. Похоже, что именно русская печка, как в широко известной сказке про Емелю, на рубеже 1920-х — 1930-х годов стала символом крестьянской свободы в северной деревне.
165
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 389. Л. 89-89об. (Показания свидетеля Д. Ф. Сорокина. 31 августа 1930 г.).
167
ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 53. Л. 1–8 (Оперативно-информационная сводка о более выдающихся преступлениях за ноябрь месяц 1930 года. 16 января 1930 г.). ГАВО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 26. Л. 221-223об. (Информационная сводка о ходе отчетно-перевыборной кампании советов по Северному краю на 1 января 1931 г.).
168
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 782. Л. 57 (Отчет о работе командированного крайисполкомом в Шуйский район В. И. Павлова).
170
Там же. Д. 782. Л. 225-225об. (Материалы обследования колхозов «Молодецкий курган», «Красный пахарь», входящих в Высоковское кустовое объединение колхозов. 13 марта 1930 г.).
171
Там же. Ф. 1596. Оп. 2. Д. 1. Л. 141 (Письмо П. А. Тенева своему сыну К. П. Теневу. 6 октября 1930 г.).
172
Каргопольский районный архив. Ф. 178. Оп. 30. Д. 3. Л. 78–80. Автор благодарит сотрудника Каргопольского краеведческого краевого музея Л. П. Попову, предоставившую нам настоящий материал.