Наиболее сильный всплеск петиционного движения во время коллективизации приходится на первые месяцы после публикации сталинской статьи «Головокружение от успехов», ставшей всеобщим сигналом для критики «перегибов», допущенных на местах в ходе раскулачивания. В среде северного крестьянства появление этой статьи было воспринято с почти безудержным ликованием. Крестьяне говорили: «…сам Сталин против коммун», называли вождя «вторым освободителем». За текст статьи Сталина прижимистые деревенские мужики выкладывали по 2–3 рубля, а иногда газету с ней прицепляли к рогам какой-нибудь коровы и триумфально водили последнюю по всей деревне[192]. Начался массовый отток крестьян из колхозов, а органы власти были завалены многочисленными заявлениями, ходатайствами, жалобами сельских тружеников на «перегибы», сделанные в ходе коллективизации, и прочие притеснения от местного руководства.
Показательно анонимное письмо «группы граждан» Нижне-Матигорского сельсовета Холмогорского района. Анализ содержания письма позволяет сделать предположение, что его авторами были те, чьи хозяйства пострадали во время коллективизации[193]. Просители, «ища революционной правды», пытались пересмотреть результаты раскулачивания. Перед ними стояла двойная задача: во-первых, попытаться доказать, что раскулачивание было проведено неправильно, а сами раскулаченные не являются кулаками; во-вторых, дискредитировать инициаторов коллективизации в своей деревне. Для достижения первой цели анонимные авторы всячески попытались подчеркнуть трудовой характер происхождения своего имущества («трудится с малых лет», «все время работал день и даже ночь») и отсутствие богатства («сам себя оскудняет в пище», «последние годы до раскулачивания жил ничего средне»), О своих противниках инициаторы прошения пишут, что те поголовные пьяницы и имеют нетрудовое происхождение. Подчеркивалось также, что представители местной власти, не разбираясь в политических решениях, неверно проводили политику партии. В частности, авторы заявления писали: «А если бы они проводили коллективизацию путем разъяснения, путем агитации <…> то большинство населения чуть бы не все добровольно бы записались в коллектив <…> Вышло, что они не коллективизацию деревни проводили, а противоколлективизацию».
Клише советской пропаганды активно использовала жительница того же Холмогорского района Е. П. Корельская в своем письме в контрольную комиссию ВКП(б)[194]. Поводом для такого заявления стал острый конфликт между его автором и руководством сельсовета, причиной которого, судя по тексту документа, были неоднократные выступления Корельской против несправедливых с ее точки зрения действий местных руководителей, за что ее вскоре начало притеснять местное руководство; в конечном итоге она была исключена из колхоза. «Беднячке-труженице» Е. П. Корельской не было необходимости с помощью уклончивых формулировок доказывать свое трудовое происхождение, поэтому стиль ее письма более агрессивный. Она без всякого стеснения клеймит своих врагов. Своего главного недоброжелателя — секретаря местной партийной ячейки ВКП(б) Леонтьева — обвиняет в том, что он «свадебничал» и пьянствовал совместно с кулаками, крестил детей и «держал правый уклон».
Для нас не так важно, сколько выпивал «партиец» Леонтьев вместе с кулаками и разбирался ли он вообще в хитросплетениях внутрипартийной борьбы, однако показательно, что во всех рассмотренных случаях жители села пытались манипулировать агитационными клише в своих целях. Классовая составляющая пропагандистского концепта коллективизации оказалась востребованной крестьянами Севера, потому что позволяла им вне зависимости от своего социального статуса в деревне трактовать ситуацию при переговорах с властью в свою пользу. Это было особенно важно в нестабильных условиях «великого перелома», когда под угрозой зачастую оказывалось не только благополучие, но и жизнь просителей. Коллективизация действительно стала временем распада привычных социальных связей, вторжением насилия и хаоса в жизнь деревни. Но по мысли известного американского историка С. Коткина, «содействие в создании хаоса служило [для государства. — Н. К.] средством осуществления социального контроля»[195]. Именно в ходе хаоса коллективизации советская модель властвования, основанная на системе взаимного горизонтального контроля и различных коммуникативных практиках между властными институтами и простыми крестьянами, пришла в северную деревню.
192
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 639. Л. 451 (Краткий обзор хозяйственно-политического состояния Няндомского округа); Д. 655. Л. 6–8 (Докладная записка ответственного секретаря фракции ВКП(б) Крайкол-хозсоюза в Севкрайком ВКП(б). 26 марта 1930 г.).
193
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 275. Оп. 1. Д. 49. Л. 20-21об. (Письмо граждан Нижне-Матигорского сельсовета в Окружную рабоче-крестьянскую контрольную комиссию. 11 марта 1930 г.). Следует отметить, что коллективизация и раскулачивание в Холмогорском районе носили особенно жестокий характер. В частности, за десять дней зимы 1930 года в районе, имевшем на начальном этапе 9 % коллективных хозяйств, их число было доведено до 93 %. Перегибы и ошибки, допущенные в ходе коллективизации в Холмогорском районе, постоянно отмечались в докладных записках и отчетах краевого руководства. (См.: Там же. Ф. 290. Оп. 1. Д. 390.)
194
Там же. Ф. 275. Оп. 1. Д. 49. Л. 23-23об. (Письмо Е. П. Корельской в Контрольную комиссию ВКП(б) 14 марта 1930 г. (дата получения)).
195
Коткин С. Государство — это мы? Мемуары, архивы и кремленологи // Смена парадигм: современная русистика (Нестор. № 11). СПб., 2007. С. 103.