В рамках официозной модели рецепции агитационных материалов на различного рода собраниях нередко звучал мотив улучшения хозяйственного положения колхозов, который соответствовал пропагандистской формуле о «росте зажиточности». Например, колхозница О. Худякова из Леденского района на одном из таких мероприятий охарактеризовала текущую ситуацию такими словами: «Мы видим сейчас большие успехи в деле укрепления колхозов. Возьмем наш колхоз, особенно последний год. Все колхозники обеспечены хлебом. Я про себя скажу, что мы никогда раньше так не жили»[211]. Похожие высказывания содержатся и в других документах. Так, участник второго краевого слета сталинских ударников животноводства В. Ф. Ивков заявил: «Я получил на трудодни 8 кг масла и все наши колхозники также получили масла на трудодни и к тому же в этом году в нашем колхозе выросло больше пшеницы, чем в прошлом году». В том же духе говорил колхозник И. Лебедев из колхоза им. В. М. Молотова Вожегодско-го района: «Я теперь убедился в правоте партии и советской власти, которая выведет нас из нужды и нищеты на новый, светлый, культурный и зажиточный путь колхозов. Нам раньше не хватало хлеба — в нынешнем году имеются излишки»[212]. Помимо восхвалений власти, в этих высказываниях есть одна общая черта: все трое сравнивали текущий год с предшествующими. У нас нет оснований подозревать всех троих в лукавстве. Вероятно, по сравнению с первыми годами коллективизации хозяйственная ситуация действительно несколько улучшилась. В этом отношении безусловно благоприятное впечатление на крестьян Севера произвело разрешение колхозникам — в соответствии с новым уставом сельскохозяйственной артели — иметь приусадебные хозяйства, хотя в ряде случаев крестьяне и высказывали мысль о том, что такие участки должны распределяться не на двор, а по «едоцкому» принципу (то есть по количеству членов семьи). Позитивные эмоции у женщин вызывало и введение по новому уставу отпуска в связи с рождением ребенка[213]. Конечно, эти положительные сдвиги были более чем относительны. Например, неподдельное восхищение тех же крестьян, приехавших в 1935 году на второй краевой слет сталинских ударников животноводства, вызвали прилавки городских магазинов. Некоторые из них даже задавали риторический по тем временам вопрос: откуда столько товара? Этот вопрос весьма красноречиво свидетельствовал о реальной ситуации в деревне.
Помимо повторения крестьянами пропагандистских клише на всякого рода мероприятиях, важным показателем усвоения ими политической агитации считалось принятие ими производственных обязательств. «Мы… прочитав речь нашего великого вождя товарища Сталина, даем обещание еще лучше работать на пользу колхозного животноводства и добиться еще лучших результатов, чем теперь!» — писали в своем пропитанном официальной риторикой письме в газету «Правда Севера» ударники животноводческих ферм Емецкого района[214]. Им вторили и колхозники колхоза «Дружба» Подосиновского района: «Мы, ударники и актив 53 чел., обязуемся работать в уборочную кампанию так, чтобы провести ее в самые сжатые сроки и не потерять ни единого зерна»[215].
Такие обязательства могли быть как коллективными, так и индивидуальными и содержать как общие призывы к повышению производительности труда, так и обещания конкретных норм выработки. Вообще принятие на себя обязательств и участие в соцсоревновании открывали перед рядовым колхозником возможность стать «сталинским ударником» (стахановцем, тысячником), занять место в новой привилегированной и опекаемой властью субобщности внутри колхозного социума. В середине 1930-х годов ударничество для крестьянина было фактически чуть ли не единственным реальным способом повысить свой социальный статус и улучшить материальное положение. Под воздействием политической агитации, рисовавшей образ ударника-стахановца, и прочих усилий власти формировался и новый вид идентичности сельского труженика[216]. Важно, как нам представляется, отметить, что, видимо, в силу особого внимания к ударникам власти, этот образ получал определенную политическую окраску.
Так, на втором краевом слете сталинских ударников животноводства один из делегатов, Н. Табарский, утверждал: «Разве можно не быть сталинским ударником, это значит быть врагом тов. Сталину»[217]. В конечном итоге подобное понимание ударничества открывало перед обладателями данного статуса широкие возможности для апелляции к власти при разрешении своих личных проблем.
211
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 463. Л. 7 (Докладная записка Леденского РК ВКП(б). 30 марта 1935 г.).
212
Там же. Д. 711. Л. 16 (Информационная сводка № 1); Д. 715. Л. 7 (Справка о реализации нового устава с/х артели по районам на 25 февраля 1935 г.).
213
Об этом см. обширный комплекс информационных сводок о проработке нового устава сельхозартели по районам Северного края. См.: Там же. Д. 715, 716.
215
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 461. Л. 40 (Информация секретаря Подосиновского РК ВКП(б) о проработке решений июньского пленума ЦК и Севкрайкома ВКП(б)).
216
О месте ударников в структуре колхозного сообщества см.: Глумная М. Н. К характеристике колхозного социума 1930-х гг. (на материалах колхозов Европейского Севера России) // XX век и сельская Россия. Российские и японские исследователи в проекте «История российского крестьянства в XX веке». Токио, 2005. С. 265–285. Показательным примером конструирования подобного образа может служить письмо тракториста Касаткина, который подчеркивает свое стремление приобщиться к новому привилегированному слою т. н. «знатных людей», дает обязательство отремонтировать свой трактор к Международному юношескому дню, рассказывает о том, как он борется за дисциплину и производительность труда в своей бригаде, упоминает, что является участником соцсоревнования (Подарок тракториста Касаткина // Правда Севера. 24 августа 1935). Судя по этому и другим подобным самоописаниям ударников, данный статус был действительно важным атрибутом их исключительного положения в повседневной жизни. Следует отметить, что конструированию обособленности сталинских ударников внутри сельского социума — помимо постоянного освещения этой темы на страницах региональной и центральной прессы — служили также периодически организуемые слеты ударников и инициированная властью переписка с их ударниками. В отделе документов социально-политической истории Государственного архива Архангельской области сохранился обширный комплекс писем сталинских ударников в краевой комитет ВКП(б) за 1934–1935 гг. (ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 219–221, 729–732). Эти письма представляли собой своеобразный отчет о деятельности ударника после завершения слета, разъяснения им остальной массе крестьян идей и лозунгов, звучавших в ходе последнего. Несомненно, что такая переписка способствовала формированию у ударников как чувства обособленности, так и иллюзорного ощущения близости к власти.