Ссылка на позицию крестьянского сообщества присутствует и в письмах крестьян «во власть», но уже как аргумент для пересмотра решений сельсовета. Обычно он использовался в письмах, содержащих жалобу на неверное (с точки зрения авторов писем) понимание сельсоветом своих задач в области социальной политики. В 1934 году крестьянки из деревни Шастово Сокольского района Е. А. и А. И. Бунины в своем письме в рабоче-крестьянскую инспекцию просили проверить действия сельсовета по окулачиванию их хозяйств. В подтверждение своих претензий они рассказали, что всегда выполняли все государственные повинности и «сочувственно» относились к мероприятиям советской власти. Помимо уверений в собственной благонадежности — в плане хозяйственном и политическом, — а также других семейств, пострадавших от окулачивания, Булины приводили еще один повод в свою пользу «Местное население [выделено нами. — Н. К.] подобным случаем со стороны сельсовета возмущены и остаются не довольны»[384]. Крестьянин А. В. Бурмистров из деревни Хлызино Грязовецкого района, также недовольный причислением себя к «кулацкой группе», просил пересмотреть это решение. В частности, он писал: «В виду явной неправильности зачисления в кулаки и обложения индивидуальным налогом, прошу настоящее мое заявление передать на расследование в Грязовецкую РКИ и поручить последней путем опроса всех граждан моей деревни [выделено нами. — Н. К.], выявить, что к кулацкой группе по составу семьи и по имущественному положению я принадлежать не могу»[385]. К подобным аргументам прибегает и кубиноозерский крестьянин А. Талалов в своем обращении к М. И. Калинину: «В каком порядке было окулачивание по существующему закону относятся к той или иной группе активом бедняков и середняков данного селения, протокольно, а не подпольно, как это делал наш Нефедовский президиум [сельсовета], без ведома нашего селения [выделено нами. — Н. К.][386]. Таким образом, с точки зрения крестьян, ссылка на мнение крестьянского сообщества должна была стать убедительным доводом в их споре с местной властью. В этом феномене возможно увидеть рудимент прежней, существовавшей в 1920-е годы системы отношений внутри сельского социума, когда, по наблюдению целого ряда исследователей, основным центром властных отношений на селе являлась крестьянская община со свойственной ей практикой сельских сходов. Зачастую община подчиняла (или подменяла собой) сельские советы, которые в таком случае превращались в своего рода исполнительные органы общинного организма[387]. В 1930-е годы положение дел значительно изменилось, однако, по всей видимости, какое-то время среди крестьян еще сохранялось представление о том, что сельский совет как институт власти должен быть не только проводником государственной политики в деревне, но и выражать интересы сельского мира.
384
ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 107. Л. 61–62 (Заявление Е. А. и А. И. Булиных в рабоче-крестьянскую инспекцию. 15 января 1934 г.).
385
Там же. Д. 148. Л. 156-156об. (Заявление А. В. Бурмистрова в рабоче-крестьянскую инспекцию. 9 мая 1933 г.).
387
Данилов В. П. Об исторических судьбах крестьянской общины в России // Ежегодник по аграрной истории. Вологда, 1976. Вып. 6. С. 128–129; Кудюкина М. М. Органы управления в деревне: сельсовет и сход. 1926–1929 гг. // Историческое значение НЭПа. М., 1990. С. 115–118; Саблин В. А. Земельное общество и сельский совет на Европейском Севере России: характер взаимоотношений // Крестьянство и власть на Европейском Севере России. Материалы научной конференции. Вологда, 2003. С. 110–117.