Отдельным сюжетом в крестьянских «письмах во власть» звучала тема покровительства районных служащих представителям низового соваппарата и администрации колхозов. Так, Е. А. Дуряги-на из Чебсарского района писала в Центральный комитет ВКП(б): «…дальше наши работники с/сов аппарата умеют районных работников забирать себе под крылышко и оставаться не виновными»[396]. О фактах покровительства председателю местного колхоза Н. П. Головкину со стороны районных работников рассказала в своем письме в редакцию «Крестьянской газеты» жительница Подосиновско-го района А. Г. Савина: «Благодаря слабости районных советских и партийных организаций, ранее орудовавших в районе чуждых людей Головкин пробрался к руководству колхоза и сейчас в колхозе творит свою гнусную работенку, мощь колхоза с каждым днем все падает» — писала она[397]. Картину круговой поруки рисует в своем письме и житель деревни Рикасиха Приморского района Циварев. В своем обращении в рабоче-крестьянскую инспекцию он писал о том, что один из его односельчан смог устроиться на работу в райисполком инструктором. Надо отметить, что подобное карьерное продвижение своих односельчан крестьяне воспринимали крайне негативно. Однако помимо своего перемещения «в начальство», судя по письму, новоявленный инструктор стал активно протежировать другим крестьянам из Рикасихи, которые вскоре тоже обрели желанные «портфели», чем автор письма был сильно недоволен. Намеков на иные мотивы (обычно крестьяне с помощью таких обращений пытались решить какие-либо свои проблемы) в тексте нет. В отличие от письма А. Г. Савиной, письмо Циварева было написано в 1932 году, поэтому фигуранты письма у него занимаются пока еще не «вредительством», а «хорошо на государственные средства производят выпивку»[398]. Поскольку таким путем в представлениях крестьян представители районной власти включались в систему субъективных отношений внутри мира деревни, то естественно по отношению к ним звучит и упрек в сведении личных счетов. В частности, механизм такого включения районного чиновника во внутренние противоречия представал в обращении в Революционный военный совет (РВС) СССР жителя села Лешуконское Г. М. Беляева[399]. Последний указывал, что из-за «личных счетов» с заместителем заведующего районным земельным отделом Пироговым был несправедливо исключен из своего колхоза. Причиной, по мнению автора письма, стал его конфликт с конюхом колхоза Ереминым, которого он в свое время обвинил в перерасходе кормов. В отместку Еремин вместе со своими родственниками сумел «подговорить» Пирогова во время проверки колхоза обвинить Беляева (автора письма) в нерадивом отношении к труду, что и стало причиной его исключения. Ради этого Пирогов использовал свой «административный ресурс». По уверениям Г. М. Беляева, последний даже угрожал присутствовавшим на собрании колхозникам, что исключит из коммуны и тех, кто будет выступать в поддержку автора письма. Таким образом, посредством подобного рода личных контактов представители районной власти словно бы врастали в мир деревни, становились частью сельской повседневности, фактором субъективных отношений внутри сельского социума. Все это в конечном итоге способствовало тому, чтобы служащие РИКов и других районных организаций оценивались крестьянами по параметрам, во многом сходным с теми, какими они оценивали сотрудников сельской администрации.
Тем не менее крестьянские оценки районной и сельской власти различались. Крестьяне отмечали, в частности, нерегулярность присутствия в деревне чиновников из района. Оценки крестьянами последних относятся, как правило, не к этим людям как таковым и их профессиональной деятельности в целом, а к моментам их приездов в деревню. Порой прибытие районных функционеров в село оценивалось его жителями как стихийное бедствие. Даже председатель ТТТе-кинского сельсовета Великоустюгского района Лоплевина, выступая на районном съезде советов, подчеркивала бессмысленность таких визитов: «От уполномоченных Иванинского и Паникаровского… кроме ругательств и матов ничего не слыхали. Побыли несколько часов и обратно в Устюг»[400]. Весьма показательные результаты череды подобного рода вмешательств в жизнь деревни описаны в письме М. И. Калинину жителя деревни Багрино Кубино-Озерского района А. Талалова[401]. Свою историю кубино-озерский крестьянин начинает с образования в этой деревне колхоза, первым председателем которого стал сектант евангелист Кувалдин. Талалов подчеркивает, что избрали его против воли крестьянского сообщества деревни, для которого, вероятно, важное значение имел конфессиональный фактор. Однако именно связи Кувалдина с местной властью помогли занять, по мнению автора письма, пост председателя колхоза. «Нефедовский сельсовет не пошел на встречу колхозу, а пошел на встречу классовому врагу, прибрал его под свои крылышки, ибо сам предрика с инспектором Бирюковым приехали ночью к сектанту и вызвали его в поле на совет», — писал А. Талалов. Позднее, уже при другом председателе, эмиссары районной власти также оказывали влияние (отрицательное, по мнению крестьян) на ход дел в колхозе. Каждый новый визитер из района запугивал нового председателя «судом» и «ответственностью», так что тот со страху решил свести счеты с жизнью. Убить себя ему не дали и от должности освободили. Третий председатель, сразу поняв, что дело «горит», уже на второй день своего председательства ушел в отпуск. В результате колхоз развалился, что, соответственно, спровоцировало очередной приезд районного начальства, которое потребовало от крестьян сдавать скот, на что жители Багрино отвечали: «Имеете власть берите». Видя безуспешность своих усилий, районные эмиссары решили передать земли колхоза вместе со всеми посевами соседнему совхозу, что, разумеется, вызвало недовольство крестьян Багрино. Последние послали в Архангельск ходока с жалобой. Вслед за этим в деревню приехал представитель краевой администрации Родин и отменил решение предыдущей комиссии, разрешив крестьянам делить собранный урожай в соответствии с заработанными трудоднями. Визит краевого чиновника стал причиной приезда в деревню новой комиссии из района, которая должна была расследовать причины развала колхоза, однако занялась сведением счетов с вдохновителями жалобы в краевые органы власти. Жертвой этого разбирательства и стал автор письма.
396
ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 20. Л. 52-55об. (Письмо Е. А. Дурягиной в Центральный комитет ВКП(б). 11 июня 1932 г.).
397
РГАЭ. Ф. 369. Оп. 10. Д. 4. Л. 321 (Письмо А. Г. Савиной в редакцию «Крестьянской газеты». 23 сентября 1938 г.). Следует отдать должное этой проницательной колхознице. А. Г. Савина, по-видимому, не только очень внимательно читала советские газеты, но и понимала, как в практических целях можно использовать риторику советских публицистов. Вообще упрек в том, что «враги народа» приводили к управлению в хозяйственных организациях «своих людей» с тем чтобы те затем занимались «вредительством», является одним из общих мест советского политического дискурса времен «большого террора». Тому можно обнаружить и региональные аналоги. В частности, свидетели по делу о «вредительстве в сельском хозяйстве Междуречья», одного из самых известных политических процессов в Северном крае, также ссылались, что районные работники вопреки воле простых колхозников проводили к руководящим в колхозах должностям растратчиков, пьяниц, «классово чуждых элементов». (Контрреволюционное вредительство в сельском хозяйстве Междуречья. Показания свидетелей // Правда Севера. 21 сентября 1937).
398
ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 88. Л. 352–357 (Письмо Циварева в рабоче-крестьянскую инспекцию. 7 июня 1932 г.).
399
Там же. Д. 157. Л. 29-31об. (Письмо Г. М. Беляева в Революционный военный совет СССР. 28 марта 1933 г.).
400
О бумажных протоколах из райзо и гастролерах из райисполкома // Правда Севера. 3 января 1935.
401
ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 193. Л. 11–12 об. (Письмо А. Талалова М. И. Калинину. 15 января 1933 г.).