Особенно раздражало крестьян, когда члены партийной организации в своей повседневной жизни нарушали декларируемые ими же принципы «классовой» этики: наряжались в лисьи шубы, обзаводились родней среди прежних «зажиточников». Образ погрязшего в кулацкой родне партийца рисует в своем письме в газету «Правда Севера» колхозник Скорняков из Красноборского района. Главным «героем» письма является заместитель секретаря райкома ВКП(б) Клейцев, который, по словам Скорнякова, по причине «притупления классовой бдительности» женился на дочери кулака. Скорняков рисует картину полного морального разложения «партийца», который, поселившись в доме тещи, якобы всецело попал под влияние «нетрудовых элементов». По-видимому, Клейцев помогал своей теще решить ряд юридических проблем (сделка с продажей половины дома, восстановление в избирательных правах), в результате чего последняя «козыряла» перед колхозниками: «…я теперь никого не боюсь, у меня зять ячейка». Разложение коснулось и личной жизни партийца, пишет автор письма: «Личная жизнь Клейцева известна многим, так как его теща болтает среди родни. Вот и партийцы не лучше нашего брата и пьют и пульку играют»[420]. Показательно, что в данном случае, чтобы подчеркнуть аморальность Клейцева, Скорняков не выделяет его из общей массы жителей села, а наоборот, как бы уравнивает его с другими крестьянами. В таком случае (если учесть, что Клейцева он стремился представить как своего рода аномалию, как «чужого» среди «своих») можно предположить, что для крестьянских представлений о членах партии было характерно отделение их от рядовых членов крестьянского сообщества, понимание их особого статуса в деревне как носителей власти. Последнее вполне объяснимо, если учесть характер тех властных полномочий, которыми наделялись, с точки зрения крестьян, члены коммунистической партии.
Важно посмотреть, как крестьяне расставляли акценты во взаимоотношениях между партийной организацией и другими институтами, претендующими в 1930-е годы на осуществление властных полномочий в деревне: сельсоветом и правлением колхозом. Отношения партии и сельсоветов становились особенно очевидными в деревне во время кампаний по перевыборам местных советских органов. Выборы проводились под пропагандистский шум о не допущении в советы кулаков и прочих нетрудовых элементов. Применялись и меры административного воздействия. В 1930-е годы перевыборы в советы становятся, по сути, псевдодемократическим фарсом, и, конечно, крестьяне это понимали: «Опять шум разводят о перевыборах. Все равно коммунисты кого-нибудь пришлют или из местных лодырей назначат», — говорил житель Печниковского сельсовета Каргополь-ского района Андрушин[421]. Иногда крестьянское недовольство выражалось в лозунге «советы без коммунистов», который являлся очевидной инверсией официальных деклараций[422]. Важно, что первенствующая роль при осуществлении перевыборов в советы признавалась крестьянами за коммунистической партией. Примерно в том же ключе крестьяне оценивали роль партии в колхозах. Так, на различные виды административного давления жаловались в партийные инстанции сами председатели колхозов. В этом отношении весьма показательно письмо в Центральный комитет ВКП(б) П. Е. Бардеева, бывшего председателя сельхозартели им. Калинина из Вожегодского района. В основе этого обращения лежал острый конфликт между Бардеевым и парторгом Анушковым. Сложно сказать, что стало его причиной, однако каждый приезд Анушкова в колхоз заканчивался для Бардеева понижением в статусе. Сначала он был снят с должности председателя, а затем исключен из состава правления колхоза. Важно подчеркнуть, что в этой ситуации Бардеев не мог даже сослаться на мнение рядовых колхозников, которые, по его же словам, безропотно поднимали руки за вносимые Анушковым предложения[423]. В другом случае действующий председатель колхоза «Октябрь» Великоустюгского района М. П. Марков рассказывал, как вербовщик Соковцев, используя свой партийный билет, завербовал на сплав почти всех его колхозников, поставив тем самым под удар проведение посевной кампании[424]. В том же духе высказывались и рядовые колхозники. Так, Е. А. Дурягина из Кич-Городецкого района описывала ситуацию, когда местный парторг разъяснял крестьянам, каких телят из приплода нужно отдавать в колхоз, а каких оставлять себе[425]. О взаимоотношениях партячейки и колхоза писала и К. П. Шевдина в своем письме в Севкрайком ВКП(б): «Мы правление не можем противоречить партячейке»[426]. Именно парторганизация, по мнению крестьян Русского Севера, являлась доминирующим властным институтом в деревне, члены партячейки в глазах крестьянства обладали наиболее действенными властными полномочиями.
420
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 259. Л. 121 (Письмо колхозника Скорнякова в редакцию газеты «Правда Севера». 14 августа 1935).
421
ГАВО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 26. Л. 221-223об. (Информационная сводка о ходе отчетно-перевыборной кампании советов по Северному краю на 1 января 1931 г.).
422
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 157. Л. 14 (Информационная сводка об итогах перевыборов советов по Кадниковскому уезду. 8 мая 1929 года); Д. 756. Л. 31–35 (Информационная записка Каргопольского агитационнопропагандистского отдела Райкома ВКП(б) о перевыборах в советы. 17 января 1931 г.).
423
ВОАНПИ. Ф. 2522. Оп. 1. Д. 139. Л. 71-72об. (Письмо П. Е. Бардеева в Центральный комитет ВКП(б). 24 апреля 1938 г.).
424
ГААО. Отдел ДСПИ. Оп. 1. Д. 1534. Л. 52-52об. (Письмо М. П. Маркова в Северный краевой комитет ВКП(б). 27 мая 1933 года).
425
ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 20. Л. 52-55об. (Письмо Е. А. Дурягиной в Центральный комитет ВКП(б). 11 июля 1932 г.).
426
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 221. Л. 47 (Письмо К. Шевдиной в Севкрайком ВКП(б). 24 ноября 1934 г.).