Помимо политического и организационного, крестьянские представления о власти имели и моральное измерение. Судя по крестьянским письмам, центральная власть — источник всех благ, согласно деревенским слухам — источник всех несчастий. Таким образом, власть — вечное добро и вечное зло. Власть понимается как априорная данность, трансцендентное, почти божественное начало. В таком качестве она никак не зависела от самих крестьян, да и вообще от общества. Соответственно крестьяне не представляли и какие-либо конкретные рычаги воздействия на нее, своего участия в ее деятельности. Согласно этой модели у власти крестьяне могли только просить. Константность власти как таковой, ее неподверженность, внутренней эволюции были особенно характерны для крестьянских представлений о центральной власти. Такая трактовка была далека как от пропагандистской версии, всячески подчеркивающей рост демократичности, народности и доступности власти в СССР, так и от современных концепций, стремящихся доказать развитие в крестьянском сознании идей модерного государства. Разумеется, мы не хотим сказать, что политические представления крестьян были нечувствительны к отдельным колебаниям политического курса — последние, как например, в случае со сталинской статьей «Головокружение от успехов», они улавливали очень даже хорошо. Дело в другом. Крестьянскому мировоззрению, со свойственной ему зависимостью от природно-хозяйственного цикла, не было присуще представление о поступательном развитии власти с последовательной заменой одних форм другими. Государственная власть мыслилась крестьянами как застывшая в своем историческом движении, словно ледяные озера дантова ада, оторванная от общества и практически никак не контролируемая последним сила. В таком понимании власти заключались простота и мудрость крестьянина. И оно сохранялось до тех пор, пока существовало само крестьянство.
Глава IV. Крестьянская идентичность: характер социокультурной эволюции
Многие отечественные историки вплоть до сегодняшнего дня продолжают судить о структуре сельского социума по старым «ленинским заветам», исходя из поголовья скота в хлеву крестьянина, игнорируя при этом его собственное понимание своего места в обществе. Поэтому тема крестьянской идентичности в советский период является сравнительно новым направлением исследований в российском крес-тьяноведении. Под идентичностью мы понимаем собственную характеристику индивида с точки зрения его принадлежности к какой-либо социальной общности (экономической, политической, этнической, возрастной, профессиональной и т. п.). Обращение исследователей к изучению идентичности (в том числе и крестьянской) в последние годы обусловлено как общим интересом к социокультурной тематике, так и рядом более конкретных историографических сдвигов, способствующих активному освоению этой темы сегодня. Прежде всего следует упомянуть о связи вопроса о крестьянской идентичности с более широкой проблемой — социальной стратификацией колхозной деревни. Последний сюжет советскими историками изучался сравнительно слабо (обычно о социальной дифференциации жителей села говорили применительно к доколхозной деревне[434]) — в силу того, что согласно идеологическим постулатам в Советском Союзе должно было формироваться бесклассовое общество. Сегодня постепенно происходит заполнение этой историографической ниши[435]. В зарубежной историографии интерес к идентичности советского человека связан с работами историков «школы советской субъективности», поставивших в повестку дня вопрос о характере коммуникации индивида и власти в Советском Союзе. Связь индивида с режимом была, по их мнению, чуть ли не главным звеном в цепочке факторов, способствовавших в конечном итоге устойчивости советского политического режима. Для нас тема крестьянской идентичности также чрезвычайно важна, поскольку позволяет понять, из установок какого рода исходили жители села в оценках власти, ее акций и эмиссаров? Другими словами, этот вопрос звучит так: продолжало ли российское крестьянство в 1930-е годы оставаться крестьянством в узком смысле этого слова, то есть сохраняло ли оно сословные в своей основе характеристики корпоративного сознания[436]? Взгляд сквозь призму идентичности позволяет понять природу политических представлений крестьянства.
434
См. классическую в этом отношении работу В. П. Данилова: Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: социальная структура и социальные отношения. М., 1979.
435
Изюмова Л. В. Стратификация колхозной деревни в 1930-1960-е гг. (по материалам Европейского Севера России). Вологда, 2010.
436
Знаменитое шанинское определение крестьянства: «Крестьяне это мелкие сельскохозяйственные производители, которые трудом своих семей, используя простое оборудование, производят главным образом для собственного потребления и для того, чтобы использовать свои обязанности по отношению к обладателям политической и экономической власти» (см.: Шанин Т. Определяя крестьянство [реферат] // Отечественная история. 1993. № 2. С. 7–8; Шанин Т. Понятие крестьянства // Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире. М., 1992. С. И) при всех своих достоинствах обладает одним существенным недостатком. По всей видимости, Т. Шанин, исходил из ментальной фигуры «раскрестьянивания», т. е. превращения мелких сельхозпроизводителей в наемных рабочих сельскохозяйственного производства. Таким образом, все отличительные черты первых вытекают из их принципиального отличия от вторых. Такой подход акцентирует внимание на одном из социальных переходов в развитии аграрной подсистемы общества, словно само собой разумеющееся исключает практически любые социальные изменения в этой сфере вплоть до периода генезиса капиталистического уклада (индустриального общества в современной трактовке). Это допущение нам представляется маловероятным.