Другая социальная группа, о формировании специфических признаков которой следует вести речь, это руководители коллективных хозяйств. В их отношении, в отличие от сталинских ударников, сложно сказать, осознавали ли они в 1930-е годы общность своих интересов, уж слишком пестрым был состав председательского корпуса в этот период. Среди них были и городские жители — рабочие-двадцатипятитысячники, присланные в деревню для создания колхозов, местные активисты и просто люди, случайно оказавшиеся во главе коллективных хозяйств при их создании. Так, М. П. Марков, председатель колхоза «Октябрь» Великоустюжского района, в 1933 году просил Севкрайком ВКП(б) освободить его от занимаемой должности: «…я совершенно малограмотный и руководить не могу». Он просил крайком прислать им опытного председателя, так как «из своей среды выбрать некого»[486]. Высокой оставалась и сменяемость председательского корпуса[487]. Однако в конце 1930-х годов в письмах председателей колхозов в структуры власти уже чувствуется заинтересованность в руководящей должности. П. Е. Бардеев, председательствовавший в сельхозартели им. Калинина Вожегодского района в 1929–1937 годах и снятый с должности в 1937 году, занялся «хождением» по различным инстанциям, сбором бумаг, инициацией работы комиссий для перепроверки своей деятельности с целью опротестовать решение правления, отказываясь работать на лесозаготовках как рядовой колхозник[488]. Руководящий пост не только позволял избежать тяжелого физического труда, но и открывал перспективы материального обогащения. На использование председателями колхозных средств в целях личной выгоды нередко обращали внимание крестьяне в своих «письмах во власть»[489]. С другой стороны, дабы заинтересовать крестьян работой в колхозном хозяйстве, председатели часто были вынуждены идти на незаконное, с точки зрения власти, авансирование колхозников до выполнения обязательств перед государством[490]. Это был оправданный риск, позволявший добиться определенных экономических результатов, интенсифицировать труд людей, слабо заинтересованных в развитии общественного производства. Таким образом, среди руководителей колхозов уже в 1930-е годы зарождалось чувство связи с подведомственным им хозяйством, претензия на особый статус, связанный с отрывом от постоянного физического труда, навыки деловой хватки.
В целом отношение в деревне как к сталинским ударникам, так и к представителям колхозной администрации было отрицательным. И те и другие в 1930-е годы не пользовались уважением в среде крестьянства. Правда, М. Н. Глумная считает, что отношение сельского сообщества к ударникам было все же более теплым, чем к «начальству»: «Высокий заработок передовиков давался им тяжелым трудом, и для многих это все же было очевидно, в то время как высокие доходы управленцев в глазах крестьян казались “легким хлебом”, вызывали злобу и зависть»[491]. Однако многочисленные материалы свидетельствуют о враждебном отношении жителей села к сталинским ударникам. Их высмеивали, их трудовой энтузиазм публично поносили матерной бранью, упрекали в особых отношениях с представителями власти и колхозной администрацией (совместное пьянство, интимные связи), вредили в работе (тупили пилы, замазывали коров навозом), угрожали, наносили мелкие телесные повреждения (бросались картошинами в лицо, обливали кипятком), избивали[492]. При этом следует учитывать, что в деревне передовиков производства считали людьми, находящимися под особым покровительством власти, открытое преследование которых чревато судебной ответственностью. В отношении рядового крестьянства к сталинским ударникам чувствуются злоба и зависть, ничуть не меньшие, чем к представителям управленческого аппарата колхозов, жалобы на которых властью поощрялись. В этом отчасти сказывалось стремление к уравнительности, присущее крестьянской психологии, в силу которого жители села воспринимали колхозное руководство как плохих начальников (то есть людей, которым — согласно их социальному статусу — доступны определенные привилегии), а ударников — как равных себе, но сумевших оторваться, выйти, что называется, «из грязи в князи». В целом в отношении сельского социума 1930-х годов к руководству колхозов и передовикам производства — помимо конкретных противоречий, существовавших в их жизни, — легко можно увидеть сопротивление изменению крестьянской идентичности, новым установкам в сознании отдельных представителей села, формирующимся в процессе изменения практики общественных и хозяйственных отношений в деревне, а также под воздействием пропагандистских лозунгов. Связь как колхозной администрации, так и ударников с общественным производством в крупном хозяйстве не соответствовала крестьянским представлениям о значении личных трудовых усилий в индивидуальном хозяйстве как факторе семейного благосостояния. Опора тех и других на власть, зависимость от последней — все это меняло представления о крестьянской самостоятельности, автономности по отношению к чуждому миру города.
486
ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 1. Д. 1534. Л. 52-52об. (Письмо М. П. Маркова в Северный краевой комитет ВКП(б). 27 мая 1933 г.).
487
Глумная М. Н. К характеристике колхозного социума 1930-х годов… С. 273–275; Она же. Становление и развитие управленческого аппарата колхозов Европейского Севера России (конец 1920-х-1930-е гг.). Вологда, 2011. С. 217–246.
488
ВОАНПИ. Ф. 2522. Оп. 1. Д. 139. Л. 71-72об. (Письмо П.Е. Бардеева в ЦК ВКП(б). 24 апреля 1938 г.). См. также: ряд писем других председателей, собранных в данном архивном деле.
489
См., например: ГАВО. Ф. 903. Оп. 1. Д. 48. Л. 128-128об. (Письмо членов правления колхоза «Бедняк» в Тотемский райисполком. 13 мая 1933 г.); ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 64. Л. 84 (Письмо В.Д. Савина в редакцию «Крестьянской газеты. 2 марта 1934 г.); Д. 1171. Л. 2–3 (Письмо В. П. Шабакова И. В. Сталину. 12 декабря 1935 г.); ГААО. Ф. 659. Оп. 5. Д. 143. Л. 64-64об. (Письмо П. Е. Черемхина в Севкрайком ВКП(б). 16 мая 1935 г.).
490
Глумная М. Н. К вопросу об организационной культуре колхозов Европейского Севера России в 1930-е годы // Стратегия и механизм управления: опыт и перспективы. Материалы научно-практической конференции. Вологда, 2008. С. 137.
492
ГААО. Ф. 621. Оп. 3. Д. 338. Л. 13–17 (Сводка Прокурора Северного края «О делах, связанных с противодействием стахановскому движению». 1936 г.); Д. 274. Л. 192 (Спецдонесение НКВД. 2 августа 1934 г.); Ф. 1470. Оп. 1. Д. 794. Л. 14–15 (Протокол допроса свидетеля Т… 10 января 1933 г.); Л. 20–20 об. (Протокол допроса свидетеля Б… 11 января 1936 г.); Д. 870. Л. 5–5 об. (Протокол допроса свидетеля К… 11 декабря 1935 г.); Д. 879. Л. 5–6 (Протокол допроса свидетеля С…. 3 сентября 1936 г.) ГААО. Отдел ДСПИ. Ф. 290. Оп. 2. Д. 700. Л. 63–70 (Сводка НКВД «О характерных контрреволюционных проявлениях в связи со стахановским движением на 25 марта 1936 г.»); ВОАНПИ. Ф. 645. Оп. 1. Д. 230. Л. 68–73. (Докладная записка Междуреченского РК ВКП(б) по вопросу о выполнении решения Крайкома ВКП(б) по месячнику завершения лесозаготовок); Няндомский райком работал неудовлетворительно // Правда Севера. 9 января 1937 г.