Не мигая, он следил за ними, не в силах ни шелохнуться, ни закричать. Первая тварь опустила голову ниже, обнюхала Трофима и, разинув пасть, откуда пахнуло застарелым разложением, яростно закричала. Мужчину обдало вонью и слюной, лицо тотчас нестерпимо зажгло. Тварь отпрянула, продолжая страшно верещать, от визга заложило уши. Вторая щёлкнула зубами почти у макушки и тоже отпрянула. Третья зашипела, стремительно ввинтилась в разбитое окно и исчезла в ночи. Две оставшиеся последовали за ней.
Трофим лежал, не в силах подняться. С лавки капало из обмоченных штанов. Трясущимися руками он зацепился за край стола, поднял непослушное тело. Провёл ладонью по лицу, прогоняя кошмарное видение. Закурил с третьего раза. Глянул в разбитое окно. Налил рюмку до краёв и выпил, не чувствуя вкуса. Одну, вторую. Сигарета прыгала в дрожащей руке.
В окно потянуло сквозняком, и оплывшая свеча погасла. По деревне разнёсся жуткий, захлёбывающийся, истеричный вопль.
Глава 11
Нас разбудил дробный стук в дверь, будто её пытались выломать снаружи.
— Слушайте, визиты с рассветом уже становятся постоянными, — папа соскочил с кровати и пошёл открывать.
На кухню вышел сонный дядя Лёша:
— Кого там принесло? — Не слишком ласково осведомился мужчина.
— Лёха! Это Трофим, открывай!
— Как он вышел из дома, мы же заперли? — обернулся дядя Лёша к отцу, тот только пожал плечами.
Дверь открылась, и мужчина, задыхаясь от быстрого бега, ввалился в кухню. От него разило перегаром, несвежим бельём и экскрементами.
— Фу, — скривился проснувшийся дед Михей, — ты что из навоза только что вылез? Иди в бане ополоснись, хоть холодной. Вчера натаскали воды.
Трофим, стуча зубами, как кастаньетами, затравленно оглянулся на дверь:
— Мужики. Там они…ходят, — шёпотом заговорил он.
— Кто? И который час? — Дядя Лёша сгрёб со стола будильник, — мать честная, четыре утра.
— Эти, — продолжал Трофим, не обращая внимания на реплики, — скелеты. Вот так, — он поднёс ладонь к лицу, — на меня скалился. Еле живым ушёл.
Дед нахмурился:
— Ты толком рассказывай. Залезли к тебе в дом?
— Ну да, — возмущённо крикнул Трофим, — говорю же, чуть не съели заживо!
Поднялась разбуженная мама, вышла к остальным:
— Вы говорите, на вас напали?
— Чуть не съели, — трясся мужчина.
— А почему не съели, — все ещё плохо соображали со сна, — у них сегодня день помилования?
— Так разит от него, как от ямы компостной. Побрезговали, — усмехнулся дед Михей.
Губы Трофима задрожали, он кинул обиженный взгляд на собравшихся:
— Вам бы всё зубоскалить, а я чуть богу душу не отдал.
— Чуем уже, что ты отдал, — скривился старик, — Лёша, Денис, возьмите факелы, проводите болезного до бани, хоть ведро воды на него вылейте. Смердит, почище падали.
Мама распахнула ставни и задула свечу, за окнами близился рассвет, небо посерело. Других красок за тучами не было видно. Затопили печь, чтобы приготовить завтрак.
— Смех смехом, а ведь в дом влезли, — заметил дед Михей, — что думаешь, Оленька?
— Надо укреплять ставни. Если они их могут сорвать, то вся деревня под угрозой.
— Вот и я так думаю, — согласился старик.
Вернулись мужчины, Трофим стучал зубами уже от холода, посвежевший и мокрый.
— Садитесь за стол, я чай согрела, — позвала мама.
— Да, чайку бы горяченького сейчас, — жалобно протянул Трофим.
За завтраком он рассказал о своём ночном происшествии, мы с Гришей тоже присоединились к чаепитию.
— Втроём чуть не одолели, — подытожил рассказчик.
— Втроём? — Удивилась мама.
Пьянчужка кивнул.
— Точно, я тоже троих видел, — подтвердил внезапно Гриша, — только сказать забыл.
— Их больше. Но почему приходят всегда по трое? — задумчиво произнёс папа.
— Размножаются, — тихо сказала мама. От этих слов всем стало не по себе, — знать бы ещё, по сколько особей и как быстро.
— А вас не тронули, — продолжила она, — потому что мертвецки пьяны были, как мы уже поняли, они чувствительны к запахам. А от вас разит. Извините.
— Оставайся с нами, Трофим, — предложил дядя Лёша, только уговор: в моём доме не пить. Налакаешься, в баню ночевать отправлю.
Трофим мелко затряс головой: