Джордж Гордон Байрон
Лара
Повесть
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
I
В доменах Лары празднует народ;Почти забыт рабами ленный гнет;[1]Их князь, кто с глаз исчез, не из сердец,Самоизгнанник, — дома наконец!Сияют лица, замок оживлен,Стол в кубках весь, на башнях зыбь знамен;Уютный свет кидая вдоль долин,Вновь сквозь витражи заиграл камин;И веселы вассалы у огня:Глаза горят, грохочет болтовня.
II
Вернулся Лара в замок родовой,Но для чего он плыл в простор морской?Лишась отца, юн, чтоб сознать ущерб,Сам властелин, он, взяв наследный герб,Взял страшную и горестную власть,Что лишь покой у сердца может красть.Кто мог сдержать его? И мало, кто бУспел внушить, что сотни торных тропПуть к преступленью. Правил он тогда,Когда юнцу всего нужней узда.Что нам следить за шагом шаг тот путь,Где молодость его могла мелькнуть?Был краток путь для буйства юных сил,Но все ж в конце он Лару надломил.
III
И юный Лара кинул край родной;И лишь, прощаясь, он махнул рукой,Исчез и след его, и, день за днем,Все перестали вспоминать о нем.Отец его скончался, он пропал,Вот все, что мог любой сказать вассал.Исчез безвестно. Не погиб ли он?Все равнодушны, мало кто смущен:Звук имени его, средь гулких зал,Где мерк его портрет, не пролетал;С другим невеста скрасила судьбу;Кто юн, — тем чужд он, старики ж — в гробу;«Он жив», — твердит наследник, про себяПо трауру желанному скорбя.В обители, где предки Лары спят,Висит гербов печально-стройный ряд;Нет одного лишь в веренице той,Что приютил готический покой.
IV
Вот прибыл он, нежданно одинок;Зачем, откуда — кто сказать бы мог?Лишь стихла радость, каждый удивленНе тем, что прибыл, — тем, что медлил он.Без свиты он; с ним только паж один,Совсем дитя, страны далекой сын.Для всех, кто дома, кто в земле чужой,Проходят годы с той же быстротой;Но если нет о ком-нибудь вестей,Крылами Время машет тяжелей.Все видят Лару, но любой смущен:Где — в прошлом ли, иль в настоящем — сон?Он жив, он свеж, но годы и трудыНа нем свои оставили следы;Хоть не забыл своих пороков он,Но, может быть, был жизнью отрезвлен;Дурных иль светлых нет вестей о нем;Еще он может свой прославить дом;Он был жесток, но черствость юных летОт жажды наслаждений и побед;И если тот не вкоренен разврат,Его и без раскаянья простят.
V
Все в нем другое; это всяк поймет;Каким ни стал он — он уже не тот.Легли морщины меж его бровей;То — знак страстей, но лишь былых страстей.Он так же горд, но пылкости той нет;Бесстрашен вид, презрителен привет;Важна осанка, верен зоркий взгляд,Чужую мысль ловящий вперехват:Сарказмом едким напоен язык(То жало духа, что и сам постигЯд мира и, как бы шутя, язвит,И много скрытых ран кровоточит).Но, сверх того, был чем-то странен он,Что выражал порою взор и тон.Любовь и слава, почесть и успех,Что нужны всем, доступны ж не для всех,Его души, как видно, не мутят,Хоть жили в ней немного дней назад.Но чувств глубоких непонятный стройВ лице бескровном возникал порой.
VI
Он не терпел расспросов, да и самО странствиях по дебрям и лесамМолчал, стараясь все же подчеркнуть,Что совершил неузнанным весь путь.Пытались и в глазах его читать,И у пажа, что можно, разузнать,Но нет: он все таил от глаз чужих,Как бы то было недостойно их.Когда ж пытливец был упрям, то взорЕго мрачнел, и — рвался разговор.
VII
С ним радостно встречались все опять,И сам был рад людей он посещать:Высокой крови, всем князьям сродни,Среди магнатов проводил он дни,У знатных и веселых пировал,Их радости и горе созерцал,Но никогда участья не принявВ смятеньи их забот или забав.Ему не нужно то, что всех влечет,Людских надежд взвивая зыбкий лет:Ни честь пустая, ни сбиранье благ,Ни страсть красотки, ни погибший враг.Отъединен от всех, казалось, онМагическим был кругом огражден;Был взор его пронзителен и строг,И с ним никто развязным быть не мог;Вглядясь безмолвно, робкие душойШли прочь и ужас поверяли свой;Но, кто умней, — твердить повсюду рад,Что он гораздо лучше, чем на взгляд.
VIII
Не странно ли? Он в молодости былВесь — жажда счастья, жизнь, движенье, пыл;Бой, бури, женщины — все, что манитВосторгами иль гибелью грозит,Всем овладел он, все изведал он,То счастьем, то страданьем награжден,Не зная граней. В бешенстве страстейЗабвенья он искал душе своей.Средь ураганов сердца презиралБорьбу стихий он, схватку волн и скал;Средь исступлений сердца он поройИ господа дерзал равнять с собой;Раб всех безумств, у крайностей в цепях,Как явь обрел он в этих диких снах,Скрыл он, но проклял сердце, что моглоНе разорваться, хоть и отцвело.
вернуться
1