IX
Теперь он в книги устремлял свой взор(Был книгой человек до этих пор);Нередко, странным чувством увлечен,На много дней от всех скрывался он;Тогда слыхали слуги (хоть зоветИх редко он) все ночи напролетТревожный шаг вдоль темных зал, где в рядПортреты предков грубые висят.Шептали слуги («чтоб никто не знал»)Что там и голос сверхземной звучал,Что («смейся, кто желает») там инойМог чудеса подметить в час ночной.Зачем бы Ларе череп созерцать,У гроба грешно отнятый опять,Всегда лежащий близ раскрытых книг,Чтобы никто в их тайны не проник?Зачем ему не спать, как все, ночей?Гнать музыку? Не принимать гостей?Нечисто все, — да как тут раскусить?Кой-кто и знал бы… долго говорить!..К тому ж, кто знает, никогда б не могВсе выложить… так, — обронить намек…«Но, захоти он, — о!..» — Так за столомВассалы Лары спорили о нем.
X
Ночь. Искры звезд, сверкая с вышины,К реке зеркальной сплошь пригвождены.Такая тишь! Недвижна быстрина,И все ж, как счастье, вдаль бежит она.Светил бессмертных горний хороводМагически в нее глядит с высот.Вдоль берега — густых дубов стволы,Ковры цветов, отрада для пчелы,Дитя-Диана их бы заплела,Их милому б Невинность поднесла.Река сквозь них вела русло, вияБлестящие изгибы, как змея,Такая тишь, такая благодать,Что призрак бы не мог тут испугать:Ведь все дурное убегает прочь,Увидя эту негу, эту ночь!«Лишь добрым дан столь благодатный миг»,Подумал Лара и, склоняя лик,Пошел обратно в замок: он душойНе мог с такою слиться красотой.Он вспомнил красоту иной страны,Где чище небо, ярче блеск луны,Нежнее ночь, — а сердце, что теперь…Нет! нет! пусть шторм над ним ревет как зверь,Не дрогнет он! Но этот мир и ладНасмешки злой вливают в сердце яд!
XI
Вот он вошел в безлюдный зал; за нимТень по стенам скользила расписным,Где кисть еще хранит обличья тех,Чье все забыто, — и добро и грех.Преданья смутны. Скрыл угрюмый склепИх прах, их скорби — всю игру судеб.А в летописи пышных десять строкДают векам придуманный урок,И — пусть историк хвалит иль бранитТа ложь почти как истина звучит…Так думал он… Сквозь переплет окнаНа плитный пол сиянье льет луна,И лепка потолка, и ряд святых,Что молятся на стеклах расписных,Как призраки наполнили покой,Казалось, жили… жизнью сверхземной.А Лара, с черной гривой, хмурым лбом,С колеблющимся на ходу пером,Сам походя на призрак, воплотилВесь ужас, что исходит из могил.
XII
Вот полночь. Всюду спят. Ночник в углуЕдва-едва одолевает мглу.В покоях Лары шепот вдруг возник,Какой-то говор, голос; резкий крик,Ужасный вопль, — и смолкло сразу. ЛишьРаскаты эха повторяла тишь.Вскочили все; страх подавляя, — в зал,Туда, где вопль о помощи взывал.Бегут с огнем едва зажженных свеч;В ножнах, с испуга, всякий тащит меч.
XIII
Там навзничь, холоден, как мрамор плит,Бледней луча, что по лицу скользит,Простерся Лара; меч, полу-в-ножнах,Как видно, выбил сверхприродный страхИз рук его, — но видом грозен он,И вызов на лице напечатлен.Бесчувствен он, но в очертанье ртаУгроза смертью с ужасом слита:Отчаявшейся гордости печать,Стремление убить и проклинать.Сквозь обморок застылый взор хранитВ спокойствии зловещем прежний вид:В нем (пусть его подернул тусклый сон)Гнев гладиатора изображен…Его несут. Чу: дышит! прошептал!Румянец темный снова заиграл;Вновь губы алы; взор блуждает, дик,И трепет жизни в теле вновь возник,И странные бегут слова: их звукЧужд языку, звучащему вокруг.Они звучны, раздельно могут течь,Но слугам ясно: то чужая речь.А тот, к кому стремился их поток,Не слышал их, да и — увы! — не мог!
XIV
Паж подошел; казалось, он одинУсвоил, что промолвил господин,Но, изменясь в лице, он дал понять,Что смысл речей не станут открыватьНи он, ни Лара; и казался онВсем происшедшим мало удивлен:Склонясь над Ларой, он заговорил,И тот язык родным, как видно, былЕму, — и Лара внемлет нежный тон,Что отгоняет полный страха сон,Коль этот сон мог овладеть душой,Что не нуждалась в муке сверхземной.
XV
Дурной ли сон, иль призрак он видал,Он никому о том не рассказал,Все в сердце скрыв. В измученную грудьОбычный день вновь силы смог вдохнуть.Ни врач не нужен был, ни духовник:Вернулось все — и поступь и язык;Возобновив занятья прежних дней,Он не был ни угрюмей, ни грустней;А если стал ему полночный часНерадостен, он это скрыл от глазТой страшной ночью потрясенных слуг,Что не могли свой позабыть испуг:Они, вдвоем лишь (одному нельзя),Крадутся, мимо залы той скользя;Все: звук шагов, стук двери, флага плеск,Завес шуршанье, старых балок треск,Деревьев тени, вспорх нетопырей,Ночная песня ветра у дверей,Все их страшит, едва лишь мрак ночнойСгущается над серою стеной.