Дверь, стоит ещё раз повторить, была заперта и не поддалась даже тогда, когда сразу трое не самых слабых ратников врезались в неё с короткого, но мощного разгону.
— Хороша дверка! — потирая зашибленное даже через бронь плечо, досадливо поморщился один из воинов. — Крепко стоит… Не вышибить, Шагин!
Шагин не ответил, из-под смолянистых, чёрных бровей пристально оглядывая двор. Ломать что-то лишнее не хотелось… Хозяин дома ведь не виноват, что его господину, сын боярскому Кириллу, взбрело в голову срочно переправиться и именно в селе!
— Попробуйте через окно! — сухо посоветовал он.
Мгновением спустя, звон вышибленного стекла и радостные вопли ратников лучше слов сообщили ему, что вход открыт. Юркий и худенький Никита, сын Митрохи Косаря, нырнул в окошко и спустя малое время, оттуда донёсся очередной вопль. Так Никита отметил найденные топоры…
Топоров было всего два, но и это уже — кое-что. Когда же к этим двум добавилось ещё с полдюжины, Шагин решил — хватит! В восемь топоров они настил настелят ещё до захода солнца!
Он оказался прав. Благо, среди стрельцов и казаков, равно как и среди ратников Кирилла, немало оказалось умелых плотников. А на настил, не мудрствуя особо, начали разбирать сараюшку, притулившуюся на берегу. И вот ведь странности — почти сразу обнаружился живой человек. Местный поп [10], совсем не похожий на толстомясых московских священников, поджарый и рослый, чёрный как цыган, чуть ли не бегом примчался из села.
— Что делаете, ироды?! Антихристы!
— Эй, отче! — рявкнул Дмитро, ещё с монастырских времён потерявших способность трепетать перед священниками. — Ты того, потише! Чего блажишь-то?
— Сарай мой! — проревел отче, наверное, потрясавший воображение прихожан своим гласом. — Только весной поставил! Не трожьте, ироды! Дерева вам вокруг мало?!
— Мало! — огрызнулся кто-то из плотников, легонько, плечиком, вознамерившись подвинуть вставшего у него на пути попа.
Он так и не понял, что случилось, вот только отлетел шагов этак на несколько, плотно впечатавшись спиной в грязь. Хорошо, не в камни! Сел, потрясённый настолько, что, раскрывая рот, не мог вымолвить ни звука. Вокруг медленно наставала абсолютная тишина. Сотник Кирилл, занятый разговором с Павлом Громом, удивлённо обернулся… Зрачки его расширились, когда он увидел иерея в полном облачении, а перед ним, в грязи, одного из своих воинов. То, что иерей был ростом чуть ли не на голову выше, что его плечи имели богатырский размах, его не успокоило. Позор… Воина! Священник! Ринул, как мальчишку…
— Что там, Дмитро? — резко спросил он, обронив ладонь на саблю и пристально, исподлобья, изучая иерея.
Поп, мрачный и насупленный, ответил ему таким же пристальным взглядом. Что-то в этом взгляде показалось Кириллу знакомым…
Сначала он, конечно, не понял, что именно показалось ему похожим. Потом… да ведь этот отче держал руку, точно как и он! Перед ним, надменно и горделиво глядя на него, стоял воин!
— Ты кто? — сурово спросил Кирилл, намеренно не называя стоящего перед ним человека «святым отцом» или как-то иначе.
— Благословляю тебя, сыне мой! — густым, могучим басом прогудел поп. — Я — отец Никодим, скромный настоятель местного прихода. Вон там — мой храм… в котором я всегда готов исповедовать и отпустить грехи страждущим! Не желаешь ли покаяться в своих грехах, сыне мой?
— Вот беда, не желаю, отче! — вежливо, но твёрдо возразил Кирилл. — Я совсем недавно исповедовался нашему попу, а грехов с тех пор не слишком много накопилось… подождут! Да и… не верю я что-то, что ты — священник! Ты больше на воина похож. И руку-то распрями! Сабли под ней всё одно нет!
Поп улыбнулся, но улыбка его вышла смущённой. Руку, кстати, он убрал весьма поспешно, словно его за неё поймали.
— И впрямь!.. Пятый год уже здесь блюду веру христианскую, а всё ещё саблю под локтём ищу! Было дело — воевал. Да только Господь к себе на службу признал. Его слуга я отныне — не царёв!
Кирилл, почитавший именно в царской службе основное и единственное призвание для мужчины, скривился, как от кислого. Впрочем, смолчал. Были и другие вопросы, которые следовало решить как можно быстрее.
— Ты за что царёва воина ринул? — сурово спросил он, уже угадывая ответ. — Не зришь разве, он дело делает!
— Вижу! — просто ответил священник. — А только рушить мой новый сарай — не дам! Его всё село строило… всем миром! Новый ещё… не дам!
Кирилл, растерянный, почесал в затылке. Попробуй, поспорь с этим олухом в рясе! Ещё и крест у него на груди не простой, золочёный ![11].. Такой ринется жаловаться, так и на епитимью нарваться можно… а вот этого Кирилл опасался куда больше острой сабли или меткой пули. Придётся уступить. Тем более дерева вокруг и впрямь много. Другое дело, ни один другой дом или сарай не отстоят так близко от свай моста… Правда, вот та банька… Нет, мала.
— Мы спешим по государеву делу! — рявкнул Кирилл. — Ты отче, чтобы ни говорил, — государев человек тоже. Должен ведь понимать!
— Это кто же государь? — тяжёлым голосом спросил священник. — Не Васька ли Шуйский? Так он — вор из воров.
— Ты!!! — рявкнул Кирилл, выхватывая саблю из ножен и вдавив её остриё под дых священнику, чуть ниже креста. — Ты не смей порочить царя! Не смей!
— Я — смею! — холодно возразил поп. — Помянешь мои слова, сыне, да поздно будет… Доведёт Васька Русь до беды! Если уже не довёл… Ах, как же неосторожен был государь, что такому змию поверил!
— Так это ты народ взбеленил! — внезапно понял Кирилл. — Почто?! Не понимал разве, что мои молодцы с ними сделают, если осерчают?! И мост — почто разметали? Себе же и ущерб!
— Не я! — отрёкся поп. — Я-то как раз против был. Не след крестьянам, тут ты прав, против Войска выступать! Да что ты скажешь, коль князь с людьми говорил. А с ним ещё один был… царём назвался! Да только я-то государя Дмитрия Ивановича видел, знаю, каков ликом. Не он это был, чужак… хотя и наш, православный. Мужики у нас горячие, всё больше с Новгородчины, битые жизнью! Враз в набат ударили. Радуйся, что стрелять не начали — пищали-то были!.. А ты — не за князем ли тем скачешь? Вы — близко!
Кирилл заколебался, но потом покачал головой.
— За ляхом одним! — коротко возразил он. — Некий пан Смородинский. Бабу украл, жену мужатую! Воеводы Совина жену… Государь Василий послал следом…
Он не слишком соврал при этом, ведь вернуть обратно боярыню было одной из двух его целей. Про грамоты ж, в ларце упрятанные не сказал с умыслом — слишком явно иерей был настроен за Самозванца. Такой, пожелав навредить Шуйскому, не во грех и солжёт. Или, чего доброго, не по тому пути пустит!
Поп, однако, проникся искренним сочуствием.
— Жену украл?! Ах, мерзавец… Еретик проклятый! Ну, вернуть её — дело богоугодное, а если сама сбежала — то и наказать следует! Нет… Увы, он проезжал не здесь. Иначе я бы знал, а зная — тебе бы сказал, славный воин! Ну, для такого богоугодного дела… Нет, мой сарай, конечно, не дам. Вон тот бери! Брёвна там, конечно, не такие новые, но ещё крепкие. Под вами, если будете осторожны, не обвалится!
Кирилл, вовсе не впечатлённый видом покосившейся сараюшки, спорить, однако, не стал, и так время утекало быстрее, чем вода в горной реке. Махнул своим молодцам… и в час сараюшка была разобрана.
Часть четвертая
1
— Пан Роман, может лучше поосторожнее? — вежливо поинтересовался пан Анджей, когда отряд их, быстрой рысью подъезжал к окружённому невысокой стеной городку со звучным названием Грязин. — Всё ж таки никто не знает, как нас московиты встретят!