Старый Тадеуш, лютый ненавистник Москвы, лишь раз позавидовал молодым — когда два десятка Волынских шляхтичей со своими отрядами уходили, польстившись на посулы Михайлы Ратомского да Константина Вишневецкого — к царевичу Дмитрию. В его царское происхождение, в отличие от большинства уходивших, пан Тадеуш не верил. Однако — вслед за местным ксендзом твердил, что война такая достаточно ослабит Русь, чтобы Краков наконец доказал своё первенство не только Стекольне, но и Москве! Больно уж нагла стала последнее время!
— Пан Анджей, пусть кто-нибудь проверит! — холодно и спокойно, словно ушат ледяной воды выливая на торопыг, сказал пан Роман. — И пока не проверят, вперёд ни шагу!
— Да что там с нами будет! — возроптал пан Анджей, чей огромный першерон выглядел слишком усталым, чтобы даже просто стоять на месте. Однако подчинился. И даже более того — без жалоб и нытья дождался, пока разведчики вернутся и доложат, что всё спокойно.
А шинок оказался небогатым. Во дворе, слишком грязном, слишком тесном, с трудом нашлось место для такого количества коней и возов, так что жидовские поставили у самых ворот, якобы невзначай их перегородив. В грязи валялось несколько огромных, серых свиней, из-под копыт порскнули в разные стороны курицы… Хозяин, носатый и старый еврей, выбежав на крыльцо, едва за голову не схватился. Что-то заорав внутрь кабака, он сломя голову бросился вниз. Сам поймал повод, брошенный паном Романом, едва под сапоги ему не бросился, чтобы только угодить.
Пан Роман, однако, был хмур. Не подходило это место для прекрасной Татьяны, совсем не подходило!
— Еды! Вина! Пива! Корма лошадям задать! — резко, отрывисто приказал он шинкарю. Тут, старательно выбирая места, чтобы не запачкать подола и красивых тимьяновых сапожек, к нему подошла Татьяна и пан Роман, вспомнив их разговор прошлой ночью, добавил нехотя. — Баня-то есть? Истопить!
На лице шинкаря отразилось такое отчаяние, что стало ясно — всё и сразу исполнено не будет. Однако возражать он не осмелился, убежал стремглав. Спустя некоторое время, визжа и хватаясь за ушибленные места, из шинка выскочили служанки. За ними, со скалкой в руке, гналась дородная, поперёк себя шире, но ещё вполне молодая еврейка. Не иначе — хозяйка, жена или дочь шинкаря.
— Быстро, быстро, твари! — орала она, растрёпанная, похожая на ведьму. — Ай…
Дальше посыпалась отборная еврейская ругань, ляхам и литвинам непонятная, но зато заставившая крякнуть от восторга старого знатока Даниила. Он как раз тихонько пристроился за левым плечом спешившегося пана Романа…
— Ай! — ещё раз, уже на два тона ниже, сказала жидовка. — Ай. У нас гости. Мойша, старый ты дурак! Что ж не сказал, что такие моцные паны?! Ой, вэй, бедная я женщина! Ленка, Тонька — ловите курей! Поросят тащите!..
Тут она внезапно поперхнулся на полуслове и начала медленно краснеть… Пан Анджей, любитель как раз таких женщин, подогнал своего першерона, считай, что в упор и пристально изучал ту часть огромной груди, что выглядывала в вырез грязной рубахи.
— Моцный пан чего-то желает? — робким голоском этакой голубицы, пролепетала жидовка. — Я — Сара! Сара моё имя… Мой муж тут шинкарь, а я ему по хозяйству помогаю… немного.
— Да? — мартовским котом промурлыкал пан Анджей. — Тогда, наверное, ты можешь проводить меня в погреб, где вина хранятся! Ну-ка!
Он довольно ловко спрыгнул — даже не шлёпнулся на четвереньки, как обычно случалось, когда он пытался проявить молодечество. Кончар, правда, зацепился за стремя, и борьба с собственным оружием слегка испортила эффект, произведённый его прыжком. Однако, когда пан Анджей, приобняв жидовку за мягкие части, повёл её куда-то за шинок, мало кто в отряде усомнился, что победа будет за благородным шляхтичем. Чай не впервой!
Внезапно Марек чуть слышно хохотнул за спиной у пана Романа, который с некоторой завистью, смешанной с досадой, следил за приятелем.
— Что ты? — не оборачиваясь, поинтересовался пан Роман.
— Да эта… Ракель, что ли? Смотри, господин, как она на новую любовь пана Анджея смотрит! Как рысь! Того и гляди, когти выпустит, да прыгнет!
— Да и пусть её! — пожав плечами, ответствовал пан Роман. — Пойдём, что ли, госпожа моя!
Татьяна, опершись на его руку, вошла в шинок.
По двору, заполошно кудахча, метались курицы, за которыми, кудахча не менее шумно и дурно, носились служанки. Шинок медленно наполнялся жизнью. Что-то с грохотом опрокинулось в погребе…
2
Подтянув шаровары и затягивая потуже пояс на обширном пузе, пан Анджея с удовольствием и некоторой долей желания обозревал тело, белеющее наготой на мешках с репой. Да, место было не слишком романтичное, да и тесновато… Но жена шинкаря старалась в меру своих сил, пан Анджей мог быть доволен. Он и был доволен, чёрт побери! С момента выезда из Москвы, у него не было нормальной женщины. Эта дура, Ракель, царапалась и кусалась, визжала как кошка… В общем, одолев её сопротивление, пан Анджей так устал, что уже ничего не хотел. Вот сейчас — другое дело. Бедняжка Сара, не выла, хотя царапалась…
и сделала всё, чтобы он был доволен… и сейчас, вполне заслуженно, отдыхала, бесстыдно раскинув толстые ноги и нисколько не озаботившись тем, чтобы хотя бы прикрыться.
— Одевайся! — с неожиданно нахлынувшим раздражением сказал пан Анджей. — Муж ждёт!
— Да пусть ему крыша на голову свалится! — разразилась проклятьями жидовка. — Да чтоб он… Прости, мой господин… Наболело! Видишь ведь, шинок наш пришёл в упадок, во дворе — только грязь да куриный помёт, в сарае — лишь две коровы, а не дюжина, как бывало. Погреб, и тот пустой! Последнюю мальвазию выставим, чтобы вас, моцные паны, удоволить! Да я ради этого ничего не пожалею!
— Баню стопи! — буркнул пан Анджей, слегка смягчившись. — Попаришь потом, зайдёшь! Иди, иди!
Жидовка выскользнула, игриво зацепив по пути бедром. Пан Анджей, которого это прикосновение неожиданно взволновало, двинулся, было, следом… но в последний момент себя сдержал и пошёл в зал. Силы, так обильно потраченные, совершенно не лишним было бы подкрепить.
В зале было душно, стоял крепкий запах пота, ещё пахло пролитым пивом, жареным мясом и грязными портянками. Орлиным взором окинув зал и отметив, что бедняги жиды отсажены куда подальше, пан Анджей шагнул вперёд. Кажется, кто-то крикнул ему «осторожно», но было уже поздно. Нога пана Анджея, скользнув по чему-то жидкому, поехала вперёд, вторая осталась на месте, и пан Анджей под треск разрываемых портов плюхнулся со ступенек вниз. Колобком перекатившись через голову и ещё не очухавшись, он сразу же вскочил на ноги… Почему-то никто не осмелился смеяться над ним. Даже пан Роман. А Яцек, побледнев, вскочил с места и бросился с платком наперевес — отчищать белесые комочки, покрывшие новый кафтан его господина. Комочки эти издавали резкий и отвратный запах. Как будто это было блевотина… Блевотина?! Пан Анджей почувствовал, что его самого начинает поташнивать.
— Где здесь вода? — напряжённым голосом спросил он, лихорадочно отыскивая другой выход из зала, чтобы не пришлось шагать по размазанной по полу массе.
— Здесь, господин, здесь! — подхватив его под локоть, под его наиболее чистую часть, Яцек повёл разгневанного пана подальше от стола. А то что-то некоторые лихие шляхтичи зеленеть начали при виде своего командира…
— Ну, что ж! — сказал пан Роман, наконец-то получив возможность ухмыльнуться пошире. — Наш драгоценный пан Анджей в очередной раз влип в историю… Надеюсь, мы все сохраним молчание о ней, так как это не тот случай, разглашение которого не порушит чести!