— Вперёд!!! — ор полусотника стрелецкого был слышен даже за стенами. — На слом!
И тут он был прав. Бежать обратно, когда преодолено больше двух третей дамбы столь же опасно, столь же смерти подобно, как и продолжать штурм. Даже опаснее… Всё-таки вперёд бежать — шагов пятьдесят, а назад — все сто!
И стрельцы наддали, подгоняя друг друга матом и пинками, хватаясь за гайтаны с крестами да образами… Им повезло — на второй выстрел, не слишком опытному пушкарю просто не дали времени казаки Михайлы Турчина — порубали в мелкое крошево. А ратники Кирилла, встав грудью навстречу набегающим разбойникам, не дали им отшвырнуть себя от ворот. Они продержались до тех пор, пока в распахнутый зев ворот не хлынули стрельцы с бердышами наперевес. Тут уж, как бы тяжко не было в бою, стало полегче. Да к тому же, Михайла Турчин исправился сполна — сумел быстро развернуть одну из «голубиц» внутрь двора, да и шарнул картечью. Может, не слишком умело — всё же не пушкарь, казак, но несколько разбойников были ранены, а остальным дали понять, что выбить нежданного врага из своей крепости им будет не слишком легко и совсем непросто.
Следом за пушкой, сказали своё слово и пищали. Залп пришёлся почти в упор, и не меньше дюжины разбойников рухнули на утоптанный до каменной твёрдости земляной наст двора. Остальные, однако, показали себя с лучшей стороны — атаковали и дальше, яростно и довольно быстро. Может быть, они даже смяли бы сотню, если бы не Павло Громыхало…
Стрелецкий полусотник не зря целый день ковырялся с неразорвавшимися гранатами. Три их было у него, трое стрельцов вызвались охотниками… Одна опять не взорвалась, вторая взорвалась в воздухе, тяжело изранив самого стрельца… Третья, по широкой дуге прочертив искрящим фитилём небо, рухнула точно в середину набегающей толпы, и взрыв её имел ужасающие для шишей последствия. Нескольких убило сразу. Других оглушило. Третьим осколками иссекло руки и ноги… Всего одна граната поразила почти десяток шишей и порядком напугала остальных.
— Вперёд! — закричал Кирилл, сам подавая пример. — На слом!
И он был прав. Именно сейчас, когда более многочисленные шиши смущены и неуверенны, следовало атаковать…
Атака последовала и была не слишком удачна. Шишей, разумеется, опрокинули. Опрокинули и погнали. Но потери могли бы быть и меньше, да к тому же, только опрокинув первый отряд защитников, они со всего разбега, без подготовки и не успев восстановить порушенный строй, врезались во второй. Тут уж вместо правильного боя, в котором любой воин Кириллова отряда стоит десятерых шишей, началась беспорядочная драка, резня. А тут уже преимущество — по крайней мере, численное, было на стороне разбойников. Немало ратников и стрельцов заплатили жизнями, прежде чем внезапный удар подоспевших казаков Турчина помог им опрокинуть разбойников.
Правду сказать, это был последний отряд шишей, оказавший настоящее сопротивление, похожее на организованное. Разгром этого отряда знаменовал собой полный захват крепости. Теперь уже можно было рассыпаться мелкими группами и вылавливать пытавшихся укрыться разбойников. Их тут же и карали: когда — отсекая дурные головы, а если была малая толика времени — по обычаю, подвесив на стене.
…Кирилл, устало отирая пот со лба, отошёл к стене и, привалившись к ней, принялся оттирать саблю от быстро засыхающих кровавых потёков. Сегодня он срубил никак не меньше полудюжины шишей… Вот только удовольствия это ему не принесло совершенно. Какое ж это удовольствие — рубить тупых крестьян, большинство из которых совершенно не умели обращаться с оружием, попавшим к ним в руки. Нет, конечно, некоторые навострились совсем неплохо. Но даже они не могли долго продержаться против воина из детей боярских самого князя Михайлы Шуйского. Семеро… Ещё семь душ, отправленных Кириллом в Рай или в Ад. Ещё семь… Скольких он убьёт сегодня, пока не наступит утро? Скольких — до вечера? А до конца жизни?!
Очень вовремя, отвлекая Кирилла от тягостных раздумий, к нему подошёл тот мальчишка-литвин с непривычным для русского именем Марек.
— Дай мне воинов, сотник! — не попросил даже, потребовал он. — Хотя бы двоих-троих!
— Зачем тебе воины? — удивился Кирилл.
— Пойду выручать своих! — взгляд мальчишки был прям и строг. — Ты ведь не собираешься оставлять их там, где они сейчас есть?
Кирилл на миг задумался… Теперь, когда бой подошёл к концу и всё заканчивается, пора было вспомнить о главной своей задаче — ларце Гришки-Самозванца. Что бы там ни было, ларец должен быть доставлен в Москву… А этот пан, неважно, украинец он, лях или литвин, вряд ли согласится отдать его по доброй воле. И потом…
— Павло!!! — проревел он, набрав предварительно побольше воздуха в усталые, горящие огнём лёгкие.
— Здесь я! — отозвался полусотник, показываясь из какой-то щели и поддёргивая на ходу широкие штаны. — Нужду справить не дадут…
— Справил? — неласково спросил Кирилл. — Тогда давай сюда!
Ещё бурча что-то себе под нос, Павло неспешно подошёл.
— Ну, вот он — я! — сказал хмуро.
— Бери десятка два своих, иди в подвалы. Там, думаю, наши польские друзья отдыхают. Освободи их… оттуда. Понял меня?
— Понял, отчего ж не понять! — пожал плечами стрелец. — Дружба кончается…
— Не обижать! — строго напомнил Кирилл. — Добром попробуем сговориться.
Марека весь этот разговор далеко не порадовал и он уже пожалел, что вообще напомнил московиту про своего господина… Впрочем, выхода всё одно не было — только помощь этого сотника могла дать свободу и пан Роману, и пану Анджею. Кляня всё же свою болтливость, Марек поспешил следом за стрельцами… В спину ему ударил очередной рык сотника:
— Дмитра ищите! И боярыню!
10
С тех пор, как Ворона — подхватив под руки и опекая, как малое дитя, увели прочь, прошло больше двух часов. Двух часов, которые прошли под ругань пана Романа и озвучивание невыполнимых прожектов пана Анджея. Под конец этих двух часов, ворвавшиеся в камеру, чем-то очень встревоженные шиши увели куда-то казачьего атамана.
— Что-то происходит! — глядя прямо перед собой, негромко сказал мессир Иоганн.
— Что-то… Что?! — сердито переспросил пан Анджей, тщетно пытающийся отчистить грязь от шмата сала, во время драки втоптанного сапогами в пол. Он уже полтора часа разглядывал этот шмат, мучаясь неимоверными приступами голодных спазмов. И каждый раз брезгливость брала верх… Теперь она, кажется, терпела сокрушительное поражение.
— И ты будешь это есть? — поморщился пан Роман. — Помилуй, пан Анджей, да не нём — дерьмо!
— Да? — удивился пан Анджей. — Где? Ах, это… И вовсе это не дерьмо. Это — мышиные какашки… ну, или крысиные. Отчистим, будет как новенький!
— Скажи ещё, как только что срезанный с борова! — сплюнул пан Роман, отворачиваясь…
Спустя мгновение он резко сел, даже про боль забыл.
— Слышите?!
— Что мы должны слышать? — недовольно покосился на него пан Анджей, всё ещё перебарывающий свою брезгливость. — Лично я слышу только, как гуляет ветер в моих кишках! И больше — ничего!
— Я слышал глухой удар! — вежливо улыбнувшись, сообщил мессир Иоганн. — Правда, не уверен… Может, снаружи гроза?
— Была бы гроза, на нас бы уже воды натекло! — мрачно возразил пан Роман. — Видишь — слуховое окно в потолке! Наружу ведёт, однако…
— Ну, бывает же сухая гроза… — заспорил, было, пан Анджей, уже почти собравшись вонзить зубы в шмат… Ну не суждено было ему поесть!
Оглушительный звук выстрела — именно выстрела, тут уж сомнений не было, заставил всех троих, забыв про синяки и раны, вскочить на ноги.
— Стреляют! — удивлённо пробормотал пан Анджей, с сожалением глядя на шлёпнувшееся обратно в грязь сало. — И близко…
— Во дворе монастыря, ты хотел сказать! — вежливо поправил его пан Роман. — Проклятье… Знать бы ещё, кто это!