Пану Анджею, однако, оказалось не до телеги. Он страдал дикой головной болью, к которой примешивался стыд. Он, лучший друг и правая рука пана Романа; он, один из лучших рубак Волыни, вместо того, чтобы помочь другу, провалялся рожей в объедках и ещё орал что-то спьяну, когда пан Роман, бедный Ромек, падал на пол, сражённый подлым ударом москаля! И — словно в наказание — проклятая татарская девка, как напоминание о его позоре…
— Я тут при чём? — угрюмо поинтересовался он. — Вон тот мужик, считающий себя благородным воином, холоп из холопов, теперь ваш господин! Что он пожелает, так и будет!
Речь пана Анджея была слегка сбивчива и чересчур груба, но вряд ли можно его за это судить. Ведь он, бедняга, отлично сражался с этим самым сотником за победу и если проиграл, то лишь самую малость! На третьем кувшине скис!
— Он меня отослал к тебе! — тем временем, решила настоять на своём проклятая девка. — Скажи мне, куда грузить вещи!
— У-у-у! — взвыл пан Анджей. — Да чтобы всех этих москалей, до единого! Нехай его рожа окажется на заднице, а вместо рожи задница как раз и вырастет! Да чтоб его уши стали длинными, как у осла, а корешок и вовсе отсох!
Он мог бы ещё долго разоряться, сыпать самыми изощрёнными оскорблениями. Но внезапно умолк, насупился, словно сыч и молча уставился куда-то в сторону. Молчание быстро становилось из странного — тягостным.
— Ладно, грузись вот на тот! — хмуро сказал пан Анджей.
Он и не представлял, что всё самое худшее достанется его противнику…
Кирилл, не подозревая о грядущей беде, направлялся к коню, когда наперерез ему, раскинув радостно руки, сияя красным от слёз ликом, хлюпая распухшим от долгих рыданий носом, выбежала Татьяна. И — бухнулась на колени, прямо перед ним.
— Спасибо тебе, благородный воин! Ты — лучший из лучших, тебе нет равных по благородству!
Она, похоже, ещё долго могла нести подобную околесицу, но Кирилл, которого быстро перекосило, резким взмахом ладони остановил льющийся на него поток фимиама.
— Что случилось? — мрачно поинтересовался он.
— Как? — удивилась Татьяна. — Но ведь ты отпускаешь меня! Или… Или моя служанка ошиблась? Неправильно тебя поняла? Боже, за что ты караешь меня?! Я так страдаю, Господи!
Теперь она снова ударится в слёзы — понял Кирилл и поспешил оборвать её:
— Я отпускаю тебя, отпускаю! Успокойся, боярыня! Не думаю, что это добавит тебе счастья, но уж всяко снимет груз с моей души. Но если ты попытаешься сказать ещё хотя бы одно слово… одно слово благодарности! Я… Я заберу тебя с собой!
Угроза подействовала. Немедленно заткнувшись, боярыня испуганными глазами уставилась на него.
— Иди, собирайся! — всё так же хмуро сказал Кирилл. — Я думаю, тебе стоит поспешить! Не знаю, как вы, а мы выступаем через полчаса!
Татьяна метнулась налево, ринулась направо… Наконец, её метания обрели хоть какой-то смысл.
— Понял? — негромко, с плохо скрываемым торжеством, спросил Кирилл у подошедшего Шагина. — Это ж всю дорогу до Москвы такое терпеть!
— Не стоит тысячи монет! — печально согласился верный, всё понимающий слуга. — Это ж сколько слёз было бы пролито — жуть!
— И Бог весть, когда мы были бы в Москве! — поддержал его Дмитр Олень, изрядно повеселевший. — А так… А так — только мужская компания, только солнце, только огонь костра! И — никаких баб до самой Москвы!
— Ну, это ты через край хватил! — с явным осуждением возразил Прокоп, но встретился взглядом с яростными глазами атамана и поспешно поправился. — Никаких баб!
8
Пока оба отряда ехали, смешав ряды, их потери не были видны постороннему взгляду. Но сколько было той езды? Это ж ночью расстояние удесятеряется! Днём же от лесного озера и до дороги на Званицу оказалось всего десять вёрст. Для конного отряда, пусть даже с перегруженными раненными и утварью возами — два-три часа неспешной езды. А никто больше и не спешил! Преследователи настигли беглецов и одолели — тут себе не лгал даже самый гонористый из живых ляхов, Людвик Пушкарь. Беглецы, по крайней мере, какая-то их часть, остались живы, что радовало. Их, увы, осталось не слишком много, а погибшие были похоронены в одной могиле со сразившими их московитами… Вот пришла пора дороге раздваиваться, и одна вела на Москву, а по другой можно было легко доехать до града Киева, славного, увы, больше историей своей, чем нынешней жизнью. Разделились на две очень неровные части…
В Москву ехало около пяти десятков ратников при пяти возах, на которых лежали их раненые товарищи, и грудами было навалено награбленное в монастыре добро. На Киев свернуло десять всадников, да на возах лежало ещё девять — из которых трое вряд ли вынесут тряскую и долгую дорогу. И всё. Остальным настал час встретиться с Петром Ключником, как раньше они отправляли на встречу других…
Пан Роман — даже раненный — рвался в седло. Потребовалась вся сила убеждения Татьяны, чтобы он согласился ехать на телеге, укрытый плотно меховым одеялом, охраняемый бдительным Мареком… Он, однако, постепенно начал приходить в чувство, рана, хоть и болела, уже не так кровила — сказывалась работа мессира Иоганна! К тому же и настроение было приподнятым — проиграв бой, пан Роман не проиграл Татьяну, а любимая женщина, как бы высоко он не ставил свою честь, находилась для него выше, нежели выполнение данного слова… Вот он, ларец царя Дмитрия, поставлен сиротливо на воз, окружён плотным кольцом стремянных стрельцов… Сверкают бердыши, дымятся фитили — не прорвёшься, даже и остались бы силы!
— Ну что ж, счастливой вам дороги! — весело сказал московский сотник, подбоченясь в седле. Ногу он, впрочем, держал вытянутую, чтобы не бередить оставленную паном Романом рану. Пан Роман не без удовлетворения отметил, что уже к концу сегодняшнего дня москаль собьёт себе всю задницу. До крови. Обязательно собьёт!
— И тебе — счастливо доехать, сотник! — просипел пан Роман через силу. — Спасибо…
Последнее слово он процедил через плотно сомкнутые губы, напряжённый, готовый в любой момент отбиться от насмешки острым словом, собеседника не пощадив.
— Так это… — внезапно растерялся сотник. — Пожалуйста, что ли… Я ж — государев человек, мне что приказывают, то я и делаю! Приказали тебя имать, я и ловил, всё честь по чести! Приказали бы охранять, охранял бы так же — честно! Понял, лях?
— Я не лях! — в тысячу первый раз возразил пан Роман. — Я — православный!
Кирилл мог бы ему сказать, чего стоит тот православный, который не блюдёт законы своей церкви. Мог бы. Но не стал. Вместо этого, он резко развернул коня и погнал его вослед начавшему движение домой отряду. Пан Анджей, гордо восседавший в седле своего першерона во главе остатков их сводного с паном Романом отряда, гаркнул команду, и ляхи тоже тронулись в путь.
Пан Роман Смородинский, лихой волынянин, конфидент князя Константина Вишневецкого, закончил свою жизнь не совсем так, как мечтал когда-то. Ему не довелось пасть в бою, он умер в собственной постели, седым и дряхлым старцем, всего на три года пережив жену. Жену! Ибо боярин Илья Совин скончался гораздо раньше отпущенного ему Господом срока на земле. Острая сабля лихого польского гусара снесла ему полголовы под Москвой спустя шесть лет после того, как он лишился своей жены. Что сказать о нём… он умер за Родину, а такая смерть списывает многие, если не все грехи. В год его смерти старшему сыну Романа Смородинского, названному Андреем, шёл пятый год и это был ясный, славный ребёнок, которому не было дела до того, что он — незаконнорожденный байстрюк. По крайней мере, до тех пор неважно было, пока у него не появился брат младший, получивший имя Константин, в честь князя Вишневецкого… Андрий Смородинский, лихой запорожский «лыцарь», погиб под командой славного гетмана вольных казаков, Тараса Чёрного. Брат его, Константин, принял католическую схиму под именем Иоанн и слыл на Волынщине одним из самых яростных гонителей православной веры. Он был любимцем пана Анджея Медведковского, который так и не отрешился от своего пристрастия к книгам и окончательно разорил своё поместье. Хотя Медведки приносили ему неплохой доход, жил пан Анджей скромно и вечно жаловался на малое количество денег в кошеле! Его жена, женщина благоразумная, вконец замученная мужем, вынуждена была экономить на всём, лишь бы покрыть расходы на увлечения мужа. К тому же, пан Анджей довольно редко бывал дома, всё больше занимаясь делами, достойными мужчины и шляхтича — охотой, гостеванием у соседей, да ухлёстыванием за прекрасными паненками. Ну что тут сказать — спился, конечно… Правда, погиб пан Анджей славной смертью — на зависть! Спустя почти тридцать лет после бегства из Москвы он — в войске славного короля Владислава, незадачливого претендента на престол Московский — пришёл к стенам Смоленска и был в числе первых на них. Очевидцы говорят, что пан Анджей был сильно пьян, в одиночку ворочал неподъёмную лестницу и лишь взобравшись на самый верх, протрезвел. Оттого и погиб — испугался… стрельцы, подняв на бердыши, сбросили его на головы рвущихся наверх гусар…