– Да, юноша. Историки считали, что в Великой пустыне, Сахаре, так было всегда. Отец истории (тут Салим еще раз улыбнулся, ибо с высот колдовского знания попытки людей объять необъятное казались весьма забавными) Геродот писал о песчаных дюнах, соляных куполах и пустоте раскаленного мира пустыни. Страбон, живший на четыре сотни лет позже, рассказывал о том, как обитатели Сахары берегут воду: кочевники укрепляют бурдюки с водой под брюхом коней. Еще через сто лет Плиний описывает реки, возникающие лишь после редких дождей, колодцы в пустыне… Сахара казалась вечной, незыблемой и постоянной в своей враждебности к человеку.
Но появлялись и иные сведения: странники, не по своей воле попавшие в самое сердце великой пустыни, описывали высокое плато, изрытое сотнями пещер, подобное огромному городу в скалах.
– Городу?
– Да, Руас, именно это слово избирали они. Ибо стены пещер были покрыты тысячами рисунков – порой чуть наивных, порой изумительно совершенных. Получалось, что здесь, в сердце зноя, когда-то жили люди и водились звери, о которых сейчас не осталось даже следа воспоминаний. Быки и верблюды, жирафы и окапи, носороги и невиданные лохматые слоны…
– Жирафы? В пустыне?
– О да… Слушатели не верили ни одному слову таких перепуганных странников, считая их лжецами. Смеялись и говорили, что не по безводным пескам, а по зеленым долинам благодатной Лимпопо странствовали эти перепуганные дурачки… И нечего было им возразить… Спор этот вечен – ибо обывателю всегда проще назвать рассказчика лжецом, чем представить, что мир больше, чем сей обыватель может себе представить.
Руас покачал головой – воистину, глупость не имеет границ, и она более чем одинакова для любого города и любого мира.
За рассказом он не заметил, что под ногами лошадей теперь не утоптанные пески, а каменистая тропа, мало-помалу поднимающаяся вверх.
Салим же, вернувшись в недалекое прошлое, в те дни, когда преподавал мальчишкам, передавая им первые знания, вошел во вкус.
– Думается, принц, что нам следует наше странствие начать именно отсюда… Ибо мир, в котором отныне ты обречен жить, более чем удивителен. И тебе придется его полюбить. Мудро же любить то, что знаешь во всем его многообразии. Смотри же – перед тобой великое плато! Тассилли…
Голос Салима зазвенел. О да, он любил этот знойный мир. Он им любовался. И теперь привел сюда ученика, чтобы и его душа наполнилась благоговением перед величием времен.
– Слово это, мальчик мой, означает «речное плато». И пусть сейчас в округе нет даже крошечной речушки… Некогда мир сей был богатым и цветущим… Полуденный край Тассилли круто нависает над плоскогорьем. Хребты из песчаника, рассекающие его лощины, должно быть, устья высохших рек, имеют общее направление – с полудня к полуночи. Невероятно давно водные потоки вырыли многочисленные каньоны, все более углубляющиеся по мере удаления от горных хребтов. Камень гор подвергся воздействию вод, которые буквально изрезали его и придали причудливые формы. Они размывали, выдалбливали, просверливали массив, превращая порой огромные каменные глыбы в кружева.
– Вода? В краю, где никогда не бывает дождей?
– Да, вода. Но невероятно давно, даже для нас, магов, миллионы лет назад. Здесь буйствовали стихии… Смотри, мой принц: наш путь лежит среди высоких колонн, напоминающих руины громадного города с обезглавленными башнями, храмовыми шпилями, папертями соборов, химерами, диковинными архитектурными ансамблями… Множество впадин в скалах напоминают городскую площадь, окруженную домами. Некогда здесь и в самом деле жили люди.
С этими словами Салим спешился. Руас покорно последовал примеру наставника. Тот молча взял юношу за руку и повел его вниз по тропе: было ясно, что здесь он бывал уже неоднократно.
– Я привел тебя, мальчик, туда, где сам впервые осознал величие времен и людского разума. Восхищенный, бродил я тут в первый раз… Изумлялся увиденному и задавался вопросами: отчего на фресках я вижу бегемотов, страусов, слонов, носорогов? Неужели люди, что жили здесь, странствовали так далеко на полудень, чтобы увидеть зверей невероятно далекой отсюда реки Лимпопо? И откуда на росписях появились лошади и колесницы? Почему на одной из них изображена даже ладья фараона?
– И отчего же?
– Не торопись, принц. Попав сюда в первый раз, я удивился всему этому. Но и только. Спустя годы, уже на службе у твоего отца, я решил, что должен вернуться в эти места и найти ответ. Я искал его долгих два года. Жил здесь, в палатке. И искал ответы на вопросы, коих становилось только больше.