Роберт дико вскрикнул:
— Хватит!
Одним взмахом руки он смел со стола доску, стакан и все, что на нем было еще, вскочил на ноги и опрокинул сам стол. Кэтрин он уже не видел. Рывком он сдернул с себя маску, которая повисла у него на спине. Пишущая машинка скрипнула и замерла. Он бросился к ней и вырвал из нее лист бумаги:
Я Адам…
Я Адам…
Я Адам…
Flamma unica clavis mundi.
Flamma unica clavis mundi.
Flamma unica clavis mundi.
— «Ключ к миру в искре единой…» — машинально перевел он.
Кровь застыла у него в жилах. Откуда взялись эти слова? Из той сгоревшей рукописи Ньютона? Он готов был поклясться, что они с Кэтрин не приближались к пишущей машинке… Кстати, где Кэтрин? Куда она провалилась? Реальный мир вернулся, как только он открыл глаза, но мистическая, невидимая связь с Кэтрин и Адамом не исчезла, и он по-прежнему ощущал ее.
И вдруг жар ударил Роберту в лицо. Он увидел, как полыхнуло пламя. Где-то рядом, но не здесь… Огонь гулял по книжным стеллажам… Это комната Адама! И они на постели… оба… занимаются любовью… Кэтрин и Адам… И не знают о том, что они сейчас сгорят…
Роберт, не видя ничего перед собой, двинулся вперед, на пламя, но оно вдруг исчезло и он почувствовал у себя под руками теплое тело. И вновь канул во тьму.
Когда Роберт проснулся, Кэтрин рядом не было. С трудом сев на постели, он прислушался к своим ощущениям. Голова была на удивление ясная. Они сели за эту чертову доску, потом он опрокинул стол… потом они занимались любовью…
Пожар!
Роберт вскочил и бросился из комнаты, вниз по коридору и на улицу, затянутую плотным туманом. Он как вихрь промчался по Кингз-перейд мимо Сенатского дома. В висках стучала кровь. Картинка, отпечатавшаяся у него в мозгу, была столь реальна, что казалось, будто ноздри противно щекочет удушливый дым пожара…
Их необходимо спасти, спасти!..
…Роберт бежал, и стук его башмаков отзывался гулким эхом в тумане. Маски были сброшены, и истина открылась ему такой, какой он не ждал ее увидеть. Все вокруг казалось чужим и незнакомым. Мимо проплыли теряющиеся в низко повисших облаках шпили часовни Королевского колледжа — в самих очертаниях древней постройки чудилась угроза. Вывески магазинов, тянувшихся вдоль Кингз-перейд, словно были написаны на незнакомом языке. Рисунки и завитушки походили на плод воображения художника, не знавшего о существовании человечества. Роберт бежал, не чуя под собой ног.
Перед мысленным взором его вновь повисло ужасное видение — дверь, из-под которой с шипением вырываются языки пламени, загорающиеся на зрачках невольного зрителя зловещими искусственными красками.
Ворвавшись на Тринити-стрит, он услышал бой курантов — полночь.
Кровь стучала в висках, как бой тамтамов. Он несся по Тринити-стрит навстречу сгущающейся тьме. Белая карнавальная маска стучала о лопатки, словно мексиканское сомбреро, по ногам били полоскавшиеся на ветру полы шутовского, чародейского плаща.
Добежав до сторожки колледжа Тринити, он изо всех сил стал барабанить кулаками в двери.
— Там пожар! Пожар! Отпирай!
Привратник отпер ворота.
— Минутку, сэр. Вы пьяны?
— Говорю же — там у вас пожар!
— Откуда вам это может быть известно? Сдается мне, вы даже не учитесь в этом колледже…
Роберт отпихнул сторожа и бросился мимо него. Вслед ему неслись трель свистка и крики.
Он мчался прямо по газону, игнорируя пешеходную дорожку, вившуюся змеей между клумбами. Добежав до Нэвилс-корт, он бросился по северной галерее. Башмаки его гулко стучали по каменным плитам. Ньютон очень удачно выбрал место для измерения скорости распространения звука… Ведь именно здесь он замерял эхо, стуча по камням каблуками.
Оказавшись внутри здания, Роберт помчался полевому коридору и на ходу сорвал с пожарного щита огнетушитель.
Дверь в апартаменты Адама была не заперта. Роберт ворвался внутрь, и в лицо ему тут же пахнуло жаром и густым черным дымом. Адам и Кэтрин лежали на постели. Оба были без сознания. А прямо над ними, в клубах дыма, зависло Око Смерти. Роберт натолкнулся на этот взгляд, будто на бетонную стену. Зрачок переливался всеми цветами радуги, и в разные стороны от него сыпались, словно молнии, ярко-алые искры.