Шумные улицы с игрою световых реклам, и звуками музыки из «биоскопов», «иллюзионов» и маленьких театров остались позади. Здеcь было тихо, и Вася говорил все о том же, о значении крови для евреев.
— Если бы этого не было, если бы это было невозможно, как то говорят они, не жила бы так упорно в народе эта легенда и не писали бы о ней такие поэты, как Мицкевич и Шевченко. Их-то в жидоедстве и черносотенстве нельзя упрекнуть.
Вы помните в "Пане Тадеуше":
— В бедняжку тысячи иголок…. - раздумчиво покачивая головой, повторил Яков Кронидович. — А знаешь, Вася, и труп видал, и вот ты меня, который уже день убеждаешь, а все, как подумаю — и верить не хочу…..
— Послушайте ксендза Адамайтиса. Он вам все объяснит….
— В двадцатом веке!.. Знаешь как-то… в двадцатом веке это особенно жутко выходит…. По контрасту, что ли, с аэропланом и беспроволочным телеграфом?..
— Культура, дядя…
— Знаю, милый… Культура не в изобретениях, а в высоте духа…. И век Возрождения, пожалуй, выше нынешнего….
— И притом, дядя, — теперь толпа, а не личность… А толпа?.. Да вот слушайте, что говорит Тарас Шевченко… Тот Тарас, чей гипсовый бюст в бараньей шапке и бекеше с широким воротом считает своим долгом держать у себя на комоде каждая себя осознавшая курсистка. Это толпа… та толпа, которая может, по нынешним понятиям, государством править…
— Ты знаешь, Вася, я и такую «версию» слыхал, что Чапура-мать Ванюшу Дреллису продала…. Какой век!
— В этих низах всего, дядя, можно ожидать…. Они и царя жидам продадут… Пролетариат!..
— Только ли в низах? — вздохнул Яков Кронидович и вспомнил о Стасском…
V
Яков Кронидович, общавшийся со многими людьми самых различных слоев общества, заметил, что в квартирах и домах духовных лиц всегда как-то особенно пахло. У Русских батюшек это был немного церковный запах ладана и деревянного масла, воска от навощенных полов, розового масла и порою крепко, духовито пахло зимними сортами яблок, разложенных по полкам. Анисовками, розмаринами, антоновками пахло из кладовых и прихожих. Покои у них всегда были очень светлые. Много солнца лилось через кисейные или ситцевые гардины и часто в клетках немолчно пели чижи, снегири или канарейки. Мать-попадья, чистая, белая, с пухлыми руками и полным лицом, приветливо встречала гостя, пока сам батюшка поспешно накидывал старую ряску на ветхий подрясник.
У ксендзов также было светло и чисто. Но запах был цветочный. Пахло цветами увядающего букета, или венка у ног мраморной, гипсовой или деревянной Мадонны. Пахло старыми книгами, лавандой и немного ладаном. Вместо дебелой попадьи с радушным лицом и певучим Русским говором, встречала неизменная «племянница», тихое, забитое существо со старомодной прической и скромными манерами — не то служанка, не то родственница. Молча проводила она гостя в кабинет ксендза и жестом просила сесть…
У раввинов, — а их тоже приходилось посещать Якову Кронидовичу, — было всегда сумрачно. Воздух был тяжелый, спертый, и пахло мышами, тлением и чем-то пресным, вековым, чего не могла заглушить курившаяся на куске жести монашка. Встречали там какие-то косматые странные длиннобородые старики в длиннополых лапсердаках, неопрятные и подозрительные. И за стеною было слышно ритмичное бормотанье жиденят.
У ксендза Адамайтиса было темно и, несмотря на раскрытые окна, душно. Ничем не пахло. Встретил Якова Кронидовича и провел в кабинет к ксендзу какой-то молодой человек в длинной черной сутане, похожий на семинариста.
Ксендз, сидевший за фисгармонией и невидный сначала Якову Кронидовичу, встал и мягкими крадущимися шагами подошел к входившим. Он был широкоплечий великан. У него был распевный густой бас, но он его подавил и вкрадчиво-ласково, наклоняя лысую круглую голову, сказал:
— Очень рад, коллега, что вы посетили меня, — обеими теплыми, мягкими руками он принял руку Якова Кронидовича и, нагибаясь полным станом, повлек его за собою и усадил в кресло.
— Вы, коллега, ничего не имеете против того, что окна раскрыты и огня не зажигаю? Не налетели бы комары….
Его дом был на горе и из окон было видно небо, сверкающее зарницами и широкие темные дали.
— Все духота… — сказал он, усадив гостя. — Не отпускает Господь нашим грехам… Курите, пожалуйста…. Мне Василий Гаврилович говорил о вашем посещении. Польщен и обласкан. И готов доложить вам о том, что знаю, что изучил, ибо посвящен во все тайны Талмуда и Каббалы….
По мере того, как он говорил, его голос густел. Он сидел в высоком кресле, в глубине комнаты и в мягком сумраке ночи чуть намечалась его полная фигура. Временами Якову Кронидовичу казалось, что там, в глубине, никого нет и в сумраке родятся темные и мрачные слова глубокой старины и не говорят, но вещают ему.
Темная комната, душная ночь, небо бичуемое зарницами — все это как-то действовало на Якова Кронидовича, взвинчивало его стальные нервы. Вася притаился в углу. Он совсем растворился во мгле и только изредка вдруг красной огневой точкой вспыхивала его папироса при затяжках.
— Русский народ думает, что евреи употребляют в пищу человеческую кровь…. - говорил медленно, будто читая лекцию, ксендз Адамайтис. — Нет… Это неправда… Не только человеческой, а и никакой крови евреи в пищу никак не употребляют. Это им запрещено извечным законом… В книге Левит указано: — …"если кто из дома Израилева и из пришельцев, которые живут между вами, будет есть какую-нибудь кровь, то обращу лице Мое на душу того, кто будет есть кровь, и истреблю ее из народа ее; потому что душа тела в крови, и я назначил ее вам для жертвенника, чтобы очищать души ваши, ибо кровь сия душу очищает. Потому я и сказал сынам Израилевым: ни одна душа из вас не должна есть крови, и пришлец, живущий между вами, не должен есть крови. Если кто из сынов Израилевых и из пришлецов, живущих между вами, на ловле поймает зверя или птицу, которую можно есть, то он должен дать вытечь крови ее и покрыть ее землею"… Вот — закон Иудейский… Мы, христиане, живем новым законом, который не знает живой жертвы. Евреи живут законом древним…. У них и от египетских тайных кровавых жертв, и от служения Астарте и Ваалу привилось многое. Они заглянули жадными, любопытными, пытливыми глазами в тайну жизни, и они почуяли сладострастие крови. Отсюда страшный, языческий характер древнего еврейства… Душа тела в крови!
Темнее и тише казалась ночь. Рокот города внизу казался странным клокотанием земного котла.
— Религия трупоглядения…. Окропление и поливание кровью жертвенника…. Запах разверстых брюшин…. сожжение только что умерших животных…. Вонь горящего трупа — "приятное благоухание Господу", — "своими руками должен священник принести в жертву Господу: тук с грудью должен он принести, потрясая грудь пред лицом Господним…" Вот в чем еврейский древний обряд. Это надо представить… Это надо понять…. Ручьи крови, текущие по каменному жертвеннику. Светильники, чадно горящие во мраке. Запах пара убитого животного и священник, потрясающий окровавленной грудью с висящим белым сальником!..
— Но, святой отец… — прервал ксендза Яков Кронидович, — это было… Это было безконечно давно…. Это было тогда, когда весь мир на этом стоял…
— Да, коллега…. Это было… Это только было… Со смертью Иисуса Назареянина прекратились жертвы и приношения. Библия подверглась толкованию…. Она отошла от века. Она устарела… Ее сменил Талмуд…