Скрипнуло кресло. Тарас Ващенко, ученик седьмого класса, стоял опустив голову, что-то бормотал себе под нос.
В круглой комнате стояла такая тишина, что отчётливо слышалось жужжание осы и то, как она стучится в стекло. Каждый вспоминал свои провинности и надеялся, что его прегрешения останутся незамеченными.
— Софья Туманова, наша отличница… — девочка встала и принялась нервно теребить кончик косы. — Ты же знаешь, Софья, — кому, как не тебе, этого не знать, — мы наделены большой силой, защититься от которой обыкновенный человек не в состоянии. Ведь существует сила слова. Ты что, забыла?
Туманова взглянула на Петра, и Ларин понял: всплыло то, что произошло в сквере августовским днём.
— Ты даже не поинтересовалась, как чувствуют себя эти мальчики.
— Это было в последний раз, профессор.
— Садись, Софья. Повторяю: никогда не используйте свой дар во зло и во вред тем, кто слабее вас.
Светящийся круг опять поменял окраску и стал медленно вращаться. Замер, окрасившись в голубой цвет.
— Земфира Парамонова, — прозвучал голос завуча.
Ларин посмотрел в сторону. Маленькая смуглая девочка, с длинными вьющимися волосами, с алой розой у виска и чёрными, как сливы, глазами, в пёстрых бусах, стояла, молитвенно сложив — Может, ты сама расскажешь, Земфира? — немного ослабляя элегантный узел галстука, поинтересовался учитель. перед собой руки.
— А что я? Ведь ничего плохого я им не предсказывала, только хорошее. Живут и радуются. А о плохом я ни слова, ни полслова, профессор.
— Земфира, ты можешь заглядывать в будущее сколько угодно и насколько хочешь далеко. Можешь заглядывать и в прошлое. Но ты же знаешь: то, что должно случиться, так или иначе произойдёт, как хорошее, так и плохое. И повлиять на это ты не сможешь.
— А если я хочу помочь! — воскликнула Земфира.
— Вот когда школу закончишь, тогда и решишь, что делать. А пока я тебя предупреждаю: если не хочешь лишиться своего дара и превратиться в обыкновенную вокзальную гадалку, то никогда не предсказывай людям будущее, не касайся их судьбы.
Когда Земфира села, светящийся круг сделал один оборот и замер. На этот раз голос профессора звучал грозно:
— Двадцатого августа сего года Дмитрий Мамонтов и Савелий Колыванов хвастовства ради подожгли сарай, воспламенив его силой взгляда. А когда приехали пожарные, сарай уже сгорел на глазах изумлённой публики. Вы что, шоу решили устроить? Значит, пойдёте работать в цирк.
— Мы больше не будем! — за себя и за приятеля сказал Колыванов. — Мы уже осознали!
— Но сарай-то уже не восстановишь! Предупреждаю: ещё одно такое ЧП — и вас отчислят из школы, будете лишены всех своих способностей. Так что придётся пользоваться спичками и зажигалками. Хвастать своими способностями не рекомендую. Это касается и Артёма Шубина.
— Я не хвалился, профессор, я хотел сделать доброе дело для новичка, чтобы он чувствовал себя в нашей школе, как дома. Я же не портрет какого-нибудь музыканта перенёс сюда…
— Ладно, твоё оправдание принимается.
Из сорока четырех детей, сидевших за круглым столом, лишь троим не пришлось вставать. В конце беседы профессор, он же завуч школы, взглянул на Петра Ларина.
— Надеюсь, сегодняшний разговор для тебя станет хорошим уроком. Тебе всё понятно? — Мальчик кивнул и вспомнил происшествие в метро. — А теперь перерыв.
В коридоре Ларин подошёл к Шубину.
— Артём!
— Что? — Шубин посмотрел сверху вниз на своего соседа по комнате. — Откуда он всё это знает?
— Если бы он знал всё… — похлопал по плечу Ларина Шубин.
Тут к ребятам присоединился Лёва Морозов. Его глаза блестели. Мальчишка был похож не на лисёнка, а на клоуна Рони из «Макдоналдса».
— Как он тебя! — сказал Лёва, а затем прошептал: — Чище работать надо. Вот я летом столько раз голоса подделывал, за отца отвечал, за мать и за сестрёнку, и хоть бы кто просёк!
— Это совсем не значит, что твои проделки остались незамеченными. Просто завуч на тебя, Лёвка, решил не тратить силы. Ты для него слишком мелкая рыба, которую обычно выпускают.