Пётр прикоснулся горячей ладонью к фотографии и вдруг ощутил тепло, исходящее от снимка.
«Наверное, солнце нагрело. А может быть, и нет. Ты самая красивая, — подумал мальчик. — Мама, милая, добрая, вернись! Ты самая-самая!»
Пётр вздрогнул, заслышав телефонный звонок.
«А если это она, Софья Туманова? — подумал он. — Ведь разговаривала же она с вороной, так почему бы ей не узнать мой номер?»
Мальчик схватил трубку, прижал к уху, глубоко вздохнул и дрогнувшим от волнения голосом крикнул:
— Алло! Слушаю!
— Это я, привет, — отец старался не выдавать волнения в голосе, говорить спокойно, обыденно. Но по каким-то едва уловимым ноткам Петру показалось, что отец волнуется и ему стыдно. — Нас с тобой на выходные Дроздовы пригласили.
— На дачу? — спросил мальчик.
— Да. Павел Леонидович говорит, что и Кристина приедет, так что скучать тебе не придется.
Кристина, считавшая себя продвинутой, не нравилась Ларину. Она считала его занудой. Он не носился на роликах, не выпендривался на скейте. Прикид, так она называла одежду, у мальчика был «не клёвый». А ещё Дроздова любила хвастаться своими знакомствами. Ларин-младший понимал: она свой человек в любой компании. Дроздов-старший объездил полмира, где он только не побывал!
На бревенчатых стенах дачи висели большие цветные фотографии: Павел Леонидович на фоне египетских пирамид, в горах Непала, на Великой Китайской стене, на мосту в Нью-Йорке, с узкоглазыми монголами в степи, с чернокожими африканцами. Сфотографированные люди были его пациентами. Все они были обязаны жизнью московскому врачу-кардиологу. С Петром Лариным отец Кристины мог разговаривать о чём угодно. Кристинка же никогда не слушала рассказы отца. Подарки, привезённые ей из многочисленных поездок, её интересовали гораздо больше.
— Хорошо, я согласен. Ты ведь тоже поедешь? А то мы в последнее время лишь по утрам за завтраком встречаемся.
— Поеду, — уже миролюбиво произнёс отец. — Так ты меня не жди, я буду поздно.
— Я это уже понял.
Положив трубку, подросток подошёл к книжному шкафу, взял деревянный ящик с шахматами, высыпал фигуры на стол и принялся их расставлять. Фигурки были старинные, костяные, очень тонкой работы. Прадед Петра Ларина по материнской линии привёз шахматы из Германии, где воевал во время второй мировой. Они стали семейной реликвией. Вполне возможно, что этих королей, ферзей, пешек касались пальцы какого-нибудь немецкого барона.
«Я двину королевскую пешку», — белая пешка шагнула вперёд. Чёрные ответили тем же ходом. Постепенно передвигая одну фигуру за другой, опуская их с мягким стуком на белые и чёрные квадратики поля, Пётр совсем забыл о времени, погрузившись в игру.
Сквозняк открыл балконную дверь, надул портьеру. Пётр бросился закрывать, и в это время в зал, шумно хлопая крыльями, влетела птица. Вазочка, стоявшая на комоде, упала на пол и разбилась.
От неожиданности мальчик вскрикнул, прижался к стене. Серый голубь, такой обычный на улице, в квартире выглядел огромным.
— Эй, стой, остановись, ты мне всё разобьёшь. Слышишь?
Серый голубь с оранжевыми глазами устроился на углу книжного шкафа. Птица испуганно вертела головой. Мальчик вздохнул. Он медленно отодвинул штору, настежь открыл дверь на балкон.
— Что, страшно в неволе? Давай вылетай!
Голубь повернул голову немного набок и, как показалось Петру, с интересом посмотрел на него.
«Интересно, а может, и эта птица разговаривает? Может, это привет от Сони?» — подумал он.
— Ты, случайно, не друг вороны из сквера, которая разговаривала с Софьей Тумановой? — Петру показалось, что голубь покачал головой. — Оказывается, ты понимаешь, что я у тебя спрашиваю?
Мальчик осторожно двинулся к шкафу, боясь испугать птицу.
— Дверь открыта, я тебя не задерживаю, так что давай улетай.
Голубь не двигался. Он выглядел как скульптура, украшающая шкаф. Пётр сходил на кухню и вернулся с куском батона. Он покрошил его и протянул птице.
— Хочешь — угощайся.
Голубь заурчал, постукивая коготками, и перебрался на другое место.
— Что, боишься? Я не сделаю тебе ничего плохого, хотя наказать тебя, в обшем, стоило бы. Ты же вазу разбил, а отец подумает, что это я. Улетай. Всё равно разговаривать ты не хочешь, и, судя по всему, ты не голодный. А если голодный, зачем прилетел? Голуби в квартирах не живут. Где твой дом? Небось, на чердаке где-нибудь?
Голубь продолжал урчать, следя оранжевыми глазами за каждым движением маленького человека. Затем птица перелетела на стол, прошлась по нему, увидела своё отражение в зеркале, висевшем на стене, и испуганно взметнулась. Пётр замахал руками. Серый голубь вылетел в распахнутую дверь и растворился в сиреневом полумраке.