В столовке тоже всё было как обычно. Повара трудились над очередной отравой, которую сегодня дадут на обед. Солнце пекло вовсю, и Петя сам не заметил, как задремал.
Ему снился странный сон.
Мама берёт его за руку, и они выходят из квартиры. Сначала их путь лежит через знакомые Пете улицы — до станции метро, потом на другую линию, потом до Чайковского… Но потом места становятся совсем незнакомые — Ларину никогда не приходилось видеть, чтобы в Питере прямо на улицах росли пальмы.
Да и люди, которые встречались на этих узких мощёных улочках, тоже были необычные. У одного вон какая-то шапка треугольная на голове, у второго на ногах прикольные бермуды, а под ними видны чулки, у третьего…
М-да, это уж слишком! Петя сразу заметил, что в ушах у здоровенного мужика, обросшего неопрятной рыжей щетиной, что-то торчит, но когда он увидел, что же это было… Вместо серёг у толстяка на мочках ушей были глаза — самые настоящие глаза, только размером поменьше обычных.
Тем временем они вышли за город. Теперь им приходилось идти не по тротуару, а по узкой разбитой дороге, которая в один прекрасный миг превратилась в грязную просёлочную. Смеркалось, и поэтому становилось страшновато.
— Интересно, что это, — Петя заметил, что на обочине лежит какой-то серый шарик.
— Ой, смотри, это ёжик! — воскликнул он, подойдя поближе.
Петя хотел склониться над ним, чтобы рассмотреть повнимательнее, но мама мягко потянула его за руку:
— Пойдём скорее, нам надо успеть. К тому же, он неживой.
О том, куда им надо было успеть, Петя и не спрашивал. Тем временем уже совсем стемнело.
И вдруг Петька стал узнавать места. Каким-то странным образом они с мамой очутились возле лачуги Михалыча. А на улице был уже не поздний вечер, а жаркий солнечный день — такой же, как тогда, когда Петю отправили туда на «гауптвахту».
Михалыч был в своём репертуаре. Когда мама открыла дверь, он еле держался на ногах.
Но, увидев, кто пожаловал к нему в гости, кочегар в мгновение ока переменился. Пьяная улыбка идиота вмиг сошла с его лица, и теперь на нём отчётливо прочитывался явный испуг.
— Г-госпожа… — только и промямлил Михалыч.
— Приветствую тебя, мой прежний верный слуга, — сказала ему мама. — Говорят, ты и у новых хозяев не прижился. И предал их так же, как в своё время меня. Это так?
— Да… Не ваше д-дело! — вдруг осмелел Михалыч.
— Ладно, Крипсл, я не ругаться с тобой пришла. Бог тебе судья. Давай лучше поговорим серьёзно.
Всё это время мама не выпускала Петину руку. Кочегар поднял голову и уставился на неё тупым непонимающим взором.
— Отдай ему то, что ты тогда подло… — было видно, что мама еле сдерживает свои чувства, — подло украл.
— Чего? Чего отдать?
В ответ мама устало вздохнула. Но тут же продолжила спокойным голосом:
— Ты знаешь, о чём я. О том, что лежит у тебя на самом дне чемодана, который под кроватью.
— Как это отдать? А мне что за это будет?
— Скорее тебе за это ничего не будет. По крайней мере, от меня.
— Чего? Вас-то уж я не боюсь. Вас сейчас нечего бояться. Вы только во сне мне и способны голову морочить. Тоже, понимаешь…
— Крипсл, они тебя уже нашли. У тебя осталось совсем немного времени, чтобы подумать.
Пете показалось, что кочегар действительно на секунду призадумался. Но только лишь на секунду…
— Мальчик, извини… — голос прозвучал где-то в другой реальности.
Ларин встрепенулся и тут же стал протирать глаза руками.
Перед ним стоял высокий мужчина с длинными белыми волосами, спадающими на плечи. На нём был строгий чёрный фрак, узкие брюки такого же цвета и лакированные ботинки — то есть вид у него был довольно-таки странным для здешних мест.
— Да, — отозвался Ларин, приходя в себя.
— Слушай, ты не знаешь, тут должен где-то работать такой человек… Кажется, он здесь канонир или кочегар. Его зовут Иван Михайлович Пригов.
— Да есть тут… мммм, — Петя сразу понял, что речь идёт о Михалыче, но потом ему вспомнилось, что тот кого-то боится. Может, и не стоит говорить, где его можно найти?
— Я его старший брат, — стал объяснять незнакомец, — Вот приехал из-за границы, решил повидаться.